Венеция. Улица.
Входят Родриго и Яго .
Родриго
Ни слова больше. Это низость, Яго.
Ты деньги брал, а этот случай скрыл.
Я сам не знал. Вы не хотите слушать.
Об этом я не думал, не гадал.
Родриго
Ты врал мне, что его терпеть не можешь.
И можете мне верить – не терплю.
Три личности с влияньем предлагали
Меня на лейтенантство. Это пост,
Которого, ей-богу, я достоин.
Но он ведь думает лишь о себе:
Они ему одно, он им другое.
Не выслушал, пустился поучать,
Наплел, наплел и отпустил с отказом.
«Увы, – он говорит им, – господа,
Уже себе я выбрал офицера».
А кто он? Математик-грамотей,
Микеле Кассьо некий. Флорентинец,
Опутанный красоткой. Бабий хвост,
Ни разу не водивший войск в атаку.
Он знает строй не лучше старых дев.
Но выбран он. Я на глазах Отелло
Спасал Родос и Кипр Острова были военно-морскими базами Венецианской республики. и воевал
В языческих и христианских странах.
Но выбран он. Он – мавров лейтенант,
А я – поручиком их мавританства.
Родриго
Поручиком! Уж лучше б палачом!
Да, да. Он выдвигает лишь любимцев,
А надо повышать по старшинству.
У этого дождешься производства!
О нет, мне мавра не за что любить.
Родриго
Тогда б я бросил службу.
Успокойтесь.
На этой службе я служу себе.
Нельзя, чтоб все рождались господами,
Нельзя, чтоб все служили хорошо.
Конечно, есть такие простофили,
Которым полюбилась кабала
И нравится ослиное усердье,
Жизнь впроголодь и старость без угла.
Плетьми таких холопов! Есть другие.
Они как бы хлопочут для господ,
А на поверку – для своей наживы.
Такие далеко не дураки,
И я горжусь, что я из их породы.
Я – Яго, а не мавр, и для себя,
А не для их прекрасных глаз стараюсь.
Но чем открыть лицо свое – скорей
Я галкам дам склевать свою печенку.
Нет, милый мой, не то я, чем кажусь.
Родриго
У, толстогубый черт! Он с ней, увидишь,
Всего добьется!
Надо разбудить
Ее отца, предать побег огласке,
Поднять содом, воспламенить родню.
Как мухи, досаждайте африканцу,
Пусть в радости найдет он столько мук,
Что будет сам не рад такому счастью.
Родриго
Вот дом ее отца. Я закричу.
Вовсю кричите. Не жалейте глотки.
Кричите, точно в городе пожар.
Родриго
Брабанцио! Брабанцио, проснитесь!
Брабанцио, проснитесь! Караул!
Где ваша дочь? Где деньги? Воры! Воры!
Проверьте сундуки! Грабеж! Грабеж!
Наверху в окне появляется Брабанцио .
Брабанцио
Что значат эти крики? Что случилось?
Родриго
Все ваши дома?
Заперта ли дверь?
Брабанцио
К чему расспросы ваши?
Ад и дьявол!
У вас разгром. Опомнитесь, дружок.
Наденьте плащ. Как раз сейчас, быть может,
Сию минуту черный злой баран
Бесчестит вашу белую овечку.
Спешите! Мигом! Надо бить в набат,
Храпящих горожан будить. Иначе
Вас дедушкою сделают. Живей!
Спешите, говорю.
Брабанцио
Вы помешались?
Брабанцио
Кто ты такой?
Родриго
Родриго я.
Брабанцио
Тем хуже.
Тебя добром просили: не ходи.
Тебе сказали коротко и ясно,
Что дочь не для тебя. А ты хорош:
Черт знает, где напился и наелся
И нарушаешь ночью мой покой
В нетрезвом виде!
Родриго
Сударь, сударь, сударь!
Брабанцио
Но я, поверь, сумею навсегда
Отбить охоту у тебя буянить.
Родриго
Постойте.
Брабанцио
Для чего ты поднял шум?
Ведь мы в Венеции, а не в деревне:
Есть сторожа.
Родриго
Я разбудил
Вас с лучшими намереньями, сударь.
Синьор, ради дьявола вспомните Бога! Мы вам делаем одолженье, а нам говорят, что мы буяны! Значит, вам хочется, чтоб у вашей дочери был роман с арабским жеребцом, чтобы ваши внуки ржали и у вас были рысаки в роду и связи с иноходцами?
Брабанцио
Кто ты, нечестивец?
Яго (с бесстыдством).
Я пришел сообщить вам, сударь, что ваша дочь в настоящую минуту складывает с мавром зверя с двумя спинами.
Брабанцио
Ты подлый негодяй.
А вы – сенатор.
Брабанцио
Родриго, ты ответишь мне за все.
А с этим я не знаюсь!
Родриго
И отвечу.
Но, может быть, и точно я не прав
И это с вашего соизволенья
Отправилась так поздно ваша дочь
Одна, без подобающей охраны,
В сообществе наемного гребца
В сластолюбивые объятья мавра?
Тогда я извинения прошу:
Мы оскорбили вас без основанья.
Но если то, что мы вам говорим,
Для вас новинка, вы не справедливы.
Я думаю, излишне уверять,
Что я б не смел подшучивать над вами.
Узнайте: ваша дочь себя ведет
Безнравственно, соединив без спросу
Свое богатство, честь и красоту
С безродным чужеземным проходимцем.
Взгляните, дома ль барышня. Тогда
Преследуйте меня за ложность слухов.
Брабанцио
Огня скорее! Дайте мне свечу.
Эй, слуги, слуги! Как, похоже, это
На то, что видел я сейчас во сне!
Я начинаю думать – это правда.
Огня! Огня!
(Уходит.)
Прощайте. Я уйду.
Я не могу показывать на мавра.
Я – подчиненный мавра. Мне влетит.
Ему простят ночное приключенье.
Слегка на вид поставят, вот и все.
Сенат не может дать ему отставки,
Особенно сейчас, когда гроза
Объяла Кипр и никого не видно,
Кто мог бы заменить его в беде.
Хоть я его смертельно ненавижу –
Вы сами понимаете теперь, –
Я вынужден выкидывать для виду
Пред генералом дружественный флаг.
Но это, разумеется, личина.
Когда они пойдут его искать,
Вы с ними направляйтесь к арсеналу.
Он там. Я буду тоже вместе с ним.
Но я иду. Прощайте.
(Уходит.)
Из дома выходят Брабанцио и слуги с факелами.
Брабанцио
Дело ясно.
Она ушла. Мне больше не житье. –
Итак, где эта девочка, Родриго?
Несчастная! У мавра, говоришь? –
Считайтесь после этого отцами!
Ты видел сам ее? – Каков обман! –
Что говорит она? – Непостижимо!
Светите! И поболее людей! –
По-твоему, они уж обвенчались?
Родриго
Да, кажется.
Брабанцио
О господи! Но как
Она наружу выйти умудрилась?
Отцы, не верьте больше дочерям,
Как ни были б невинны их повадки!
Приходится поверить в колдовство,
Которым совращают самых чистых.
Родриго
Приходилось.
Брабанцио
Сходите к брату. – Жаль, что за тебя
Не отдал я ее. – Куда ж вы кучей?
Часть в эту сторону, другая – в ту.
Ты знаешь, где искать ее и мавра?
Родриго
Я покажу, но надо запастись
Надежной стражей. Следуйте за мною.
Брабанцио
Веди. Идем. Я властью облечен
Снимать, где пожелаю, караулы.
Мы их с собой захватим. Ну, идем.
Я награжу за все тебя, Родриго.
Уходят.
Там же. Другая улица.
Входят Отелло , Яго и слуги с факелами.
Хоть на войне я убивал людей,
Убийство в мирной жизни – преступленье.
Так я смотрю. Мне было б легче жить
Без этой щепетильности. Раз десять
Хотелось мне пырнуть его в живот.
Отелло
И лучше, что не тронул.
Он такими
Словами обзывал вас, что, хотя
Я мягок и покладист, чуть сдержался.
Так, значит, вы женились не шутя?
Отец ее, к несчастию, с влияньем,
Он разведет вас, истинный господь,
Или в отместку истомит судами.
Отелло
Пускай. Его заставят замолчать
Мои заслуги перед синьорией.
А если старику не стыдно вслух
Кичиться родом, заявляю тоже:
Я – царской крови и могу пред ним
Стоять как равный, не снимая шапки.
Семьей горжусь я так же, как судьбой.
Не полюби я Дездемоны, Яго,
За все богатства моря б не стеснил
Женитьбой я своей привольной жизни, –
Кто это там с огнями? Посмотри.
Они и есть. Отец со всей роднею.
Войдите в дом.
Отелло
Зачем? Я не таюсь,
Меня оправдывают имя, званье
И совесть. Но они ли это там?
Клянусь двуликим Янусом, что нет.
Входят Кассио и несколько военных с факелами.
Отелло
Военные из свиты дожа, вижу,
И мой помощник. Здравствуйте, друзья.
Что нового?
Кассио
Нас дож послал с приветом.
Он требует к себе вас, генерал.
Скорее. Торопитесь.
Отелло
Что случилось?
Кассио
Всё Кипр, насколько я могу судить.
Какие-то нежданные событья.
Из флота вестовые без конца.
Сенаторы разбужены и в сборе.
У дожа совещанье во дворце.
Вас требовали, дома не застали
И даже в город вызвали патруль,
Чтобы достать вас хоть со дна морского.
Отелло
Тем радостней, что вы меня нашли.
Я только в этот дом зайду и выйду.
(Уходит).
Кассио
Зачем он тут?
Он нынче захватил
Галеру с грузом и разбогатеет,
Лишь только узаконит свой захват.
Кассио
Я вас не понимаю.
Он женился.
Кассио
Не угадаете.
Возвращается Отелло .
Идемте, генерал.
Отелло
Готов. Идемте.
Кассио
Опять за вами люди из дворца.
Вы видите?
Брабанцио, наверно.
Смотрите, берегитесь. У него
Недоброе в уме.
Входят Брабанцио , Родриго и ночная стража с факелами и оружием.
Отелло
Остановитесь!
Родриго
Вот мавр.
Брабанцио
Вот он, грабитель. Бей его!
С обеих сторон обнажают мечи.
К услугам вашим. Здравствуйте, Родриго!
Отелло
Долой мечи! Им повредит роса.
Ваш возраст действует на нас сильнее,
Чем меч ваш, благороднейший синьор.
Брабанцио
Презренный вор, скажи, где дочь моя?
Ты чарами ее опутал, дьявол!
Тут магия, я это докажу.
Действительно, судите сами, люди:
Красавица и ангел доброты
Не хочет слышать ничего о браке,
Отказывает лучшим женихам
И вдруг бросает дом, уют, довольство,
Чтоб кинуться, насмешек не боясь,
На грудь страшилища чернее сажи,
Вселяющего страх, а не любовь!
Естественно ли это? Посудите,
Случается ли так без колдовства?
Ты тайно усыпил ее сознанье
И приворотным зельем опоил!
Закон велит мне взять тебя под стражу
Как чернокнижника и колдуна,
Который промышляет запрещенным. –
Арестовать его, а если он
Добром не дастся, завладейте силой!
И вы, и вы. Дойдет до крови дело, –
Я без подсказа знаю эту роль.
Куда идти мне, чтобы оправдаться?
Брабанцио
Сперва в тюрьму. Немного посидишь.
Настанет время, вызовут – ответишь.
Отелло
А вдруг и правда я вам подчинюсь?
Что скажет дож? Вот несколько посыльных.
Они сию минуту из дворца
И требуют меня туда по делу.
Первый военный
Да, сударь, положенье таково:
У дожа чрезвычайное собранье.
Вас тоже ждут туда наверняка.
Брабанцио
Ночной совет у дожа? Очень кстати.
Туда с ним и пойдем. Моя беда –
Не мелочь повседневная, а случай,
Нас всех касающийся. Если мы
Начнем спускать такие покушенья,
В республике владыками судьбы
Окажутся язычники-рабы.
Уходят.
Там же. Зал совета.
Дож и сенаторы за столом. Кругом военные чиновники и слуги .
В вестях нет связи. Верить им нельзя.
Первый сенатор
В них заключаются противоречья.
Мне пишут, что сто семь галер.
Что их сто сорок.
Второй сенатор
У меня их двести.
Понятно, что подсчет разноречив.
Он сделан по догадкам, наудачу.
Но что турецкий флот плывет на Кипр,
На этом сходятся все сообщенья.
Да, это расхождение в числе
Не может нам служить успокоеньем.
В основе – правда, и она горька.
Матрос (за сценой)
Эй, эй, впустите!
Первый служитель
Вестовой из флота.
Входит матрос .
Ну, как у вас дела?
Матрос
Турецкий флот
Плывет к Родосу. Это донесенье
От Анджело сенату.
Как нравится вам эта перемена?
Первый сенатор
Нелепость. Это для отвода глаз.
Какая-то тактическая хитрость.
Для турок Кипр важнее, чем Родос,
И Кипром овладеть гораздо легче.
Родос – твердыня, Кипр – не укреплен,
Не так наивны турки, чтоб не видеть,
Где вред, где польза, и не отличать
Полнейшей безопасности от риска.
Нет, нет, конечно, цель их не Родос.
Первый служитель
Еще один гонец.
Входит гонец .
Гонец
Первый сенатор
Вот вам, господа.
Я так и знал. Большое подкрепленье?
Гонец
Судов по тридцати. Все сообща
Опять открыто повернули к Кипру.
Синьор Монтано, верный ваш слуга,
Доносит вам, что не изменит долгу.
Конечно, к Кипру. Я вам говорил!
Что, Марк Лукезе в городе?
Первый сенатор
В отъезде.
Он во Флоренции.
Послать за ним.
Потребовать письмом, пускай вернется.
Первый сенатор
А вот Брабанцио и храбрый мавр.
Входят Брабанцио, Отелло, Яго, Родриго и сопровождающие.
Отелло доблестный, мы вас должны
Немедленно отправить против турок.
Брабанцио, я не заметил вас.
Нам вашей помощи недоставало.
Брабанцио
А я нуждаюсь в вашей, добрый дож.
Не обижайтесь, но, сказать по правде,
Я по другой причине во дворце.
Не должность подняла меня с постели.
Меня сейчас волнует не война.
О нет, совсем особая забота
Все мысли поглотила у меня.
Ни для чего, не оставляя места.
Но что случилось?
Брабанцио
Дочь, о дочь моя!
Дож и сенаторы
Что с ней?
Брабанцио
Она погублена, погибла!
Ее сманили силой, увели
Заклятьем, наговорами, дурманом.
Она умна, здорова, не слепа
И не могла бы не понять ошибки,
Но это чернокнижье, колдовство!
Кто б ни был вор, вас дочери лишивший,
А вашу дочь – способности судить,
Найдите сами для него страницу
В кровавой книге права и над ним
Вершите приговор. Я не вмешаюсь,
Хотя бы это был родной мой сын.
Брабанцио
Душевно благодарен. Вот виновник.
Тот самый мавр, который вызван к вам
По вашему приказу.
Дож и сенаторы
Очень жалко!
Дож (Отелло)
Что вы нам возразите?
Брабанцио
Он уличен.
Отелло
Сановники, вельможи,
Властители мои! Что мне сказать?
Не буду спорить, дочь его со мною,
Он прав. Я браком сочетался с ней.
Вот все мои как будто прегрешенья.
Других не знаю. Я не говорун
И светским языком владею плохо.
Начавши службу мальчиком в семь лет,
Я весь свой век без малого воюю
И, кроме разговоров о боях,
Поддерживать беседы не умею.
Однако вот бесхитростный рассказ
О том, при помощи каких заклятий
И тайных чар завлек я дочь его,
Как жаловался вам мой обвинитель.
Брабанцио
Судите сами, как не обвинять?
Шагнуть боялась, скромница, тихоня,
И вдруг, гляди, откуда что взялось!
Все побоку – природа, стыд, приличье,
Влюбилась в то, на что смотреть нельзя!
Немыслимо такое утвержденье.
Здесь происки и козни налицо.
Ручаюсь, он ее поил отравой
И волю сонной одурью сковал.
Упреки ваши надо доказать.
Для обвиненья я не вижу данных.
Первый сенатор
Отелло, говорите ж наконец!
Действительно ль тут были ухищренья,
Иль это безобидная любовь,
Как зарождается она в беседе
Души с душой?
Отелло
Пошлите в арсенал.
Пускай она сама даст показанье,
А надо будет – отберите чин
И жизнию моей распорядитесь.
Доставьте Дездемону, господа.
Отелло
Поручик, покажите им дорогу.
Яго с несколькими служителями уходят.
Пока они вернутся, не таясь,
Открыто исповедаюсь пред вами,
Как я достиг ее любви и как
Она – моей.
Отелло, говорите.
Отелло
Ее отец любил меня. Я часто
Бывал у них. Рассказывал не раз
Событья личной жизни, год за годом.
Описывал превратности судьбы,
Бои, осады, все, что я изведал.
Я снова пересматривал всю жизнь –
От детских дней до нынешней минуты.
Припоминал лишенья и труды,
Испытанные на море и суше.
Рассказывал, как я беды избег
На волосок от смерти. Как однажды
Я в плен попал, и в рабство продан был,
И спасся из неволи. Возвращался
К местам своих скитаний. Говорил
О сказочных пещерах и пустынях,
Ущельях с пропастями и горах,
Вершинами касающихся неба.
О каннибалах, то есть дикарях,
Друг друга поедающих. О людях,
Которых плечи выше головы.
Рассказы занимали Дездемону,
И, отлучаясь по делам, она
Всегда старалась кончить их пораньше,
Чтоб вовремя вернуться и поймать
Утерянную нить повествованья.
Я рад был эту жадность утолять
И рад был просьбу от нее услышать,
Чтоб я ей как-нибудь пересказал
С начала до конца, что ей отчасти
Известно уж. Я начал. И когда
Дошел до первых горьких столкновений
Моей незрелой юности с судьбой,
Увидел я, что слушавшая плачет.
Когда я кончил, я был награжден
За эту повесть целым миром вздохов.
«Нет, – ахала она, – какая жизнь!
Я вне себя от слез и удивленья.
Зачем узнала это я! Зачем
Не родилась таким же человеком!
Спасибо. Вот что. Если бы у вас
Случился друг, и он в меня влюбился,
Пусть вашу жизнь расскажет с ваших слов –
И покорит меня». В ответ на это
Я тоже ей признался. Вот и все.
Я ей своим бесстрашьем полюбился,
Она же мне – сочувствием своим.
Так колдовал я. Вот и Дездемона.
Теперь вы обратитесь к ней самой.
Входят Дездемона и Яго со служителями.
Перед таким рассказом, полагаю,
Не устояла бы и наша дочь.
Брабанцио, придется примириться.
Ведь вы стены не прошибете лбом.
Брабанцио
Сперва ее послушаем, что скажет.
Конечно, если оба заодно,
То у меня нет к мавру притязаний. –
Поди, поближе, госпожа моя.
Скажи, кому из этого собранья
Должна ты подчиняться больше всех?
Дездемона
Отец, в таком кругу мой долг двоится.
Вы дали жизнь и воспитанье мне.
И жизнь и воспитанье говорят мне,
Что слушаться вас – мой дочерний долг.
Но вот мой муж. Как мать моя однажды
Сменила долг перед своим отцом
На долг пред вами, так и я отныне
Послушна мавру, мужу моему.
Брабанцио
Ну, бог с тобой. – Я кончил, ваша светлость.
Приступим к государственным делам. –
Я б лучше принял девочку чужую,
Чем породил и воспитал свою!
Будь счастлив, мавр. Моя бы воля – дочки
Ты не видал бы, как своих ушей.
Тебе ж, мой ангел, вот что на прощанье:
Я рад, что ты единственная дочь.
Побег твой сделал бы меня тираном.
Я б в цепи заковал твоих сестер. –
Я кончил, ваша светлость.
Я прибавлю
Один совет для вас, чтоб молодым
Помочь опять подняться в вашем мненье.
Что миновало, то забыть пора,
И с сердца сразу свалится гора.
Все время помнить прошлые напасти,
Пожалуй, хуже свежего несчастья.
В страданиях единственный исход –
По мере сил не замечать невзгод.
Брабанцио
Что ж туркам Кипра мы не отдаем,
Когда что минуло, то нипочем?
Учить бесстрастью ничего не стоит
Тому, кого ничто не беспокоит.
А где тому бесстрастье приобресть,
Кому что пожалеть и вспомнить есть?
Двусмысленны и шатки изреченья.
Словесность не приносит облегченья.
И не ушные раковины – путь
В страданьями истерзанную грудь.
Поэтому я к вам с нижайшей просьбой:
Приступим к государственным делам.
Примечания и комментарии А. Смирнова
* * *
Действующие лица
Дож Венеции .
Брабанцио – сенатор.
Другие сенаторы .
Грациано – брат Брабанцио.
Лодовико – родственник Брабанцио.
Отелло
– родовитый мавр1
В эпоху Шекспира слово «мавр» (Moor) употреблялось в широком значении: «чернокожий», «темнокожий». Шекспир представляет себе Отелло с толстыми губами (Родриго называет его «толстогубым») и с темным, а не смуглым лицом.
На венецианской службе.
Кассио – его лейтенант, то есть заместитель.
Яго
2
Некоторые комментаторы полагают, что Яго, судя по имени, испанец. В дальнейшем, в одном месте подлинника, Яго ругается на испанском языке.
– его поручик.
Родриго
3
Родриго – в издании 1623 года о Родриго добавлено: «одураченный дворянин».
– венецианский дворянин.
Монтано – предшественник Отелло по управлению Кипром.
Шут – в услужении Отелло.
Дездемона – дочь Брабанцио и жена Отелло.
Эмилия – жена Яго.
Бианка – любовница Кассио.
Моряки, гонцы, глашатаи, военные, чиновники, частные лица, музыканты и слуги.
Первое действие происходит в Венеции, остальные – на Кипре.
Акт I
Сцена 1
Венеция. Улица.
Входят Родриго и Яго .
Родриго
Ни слова больше. Это низость, Яго.
Ты деньги брал, а этот случай скрыл.
Я сам не знал. Вы не хотите слушать.
Об этом я не думал, не гадал.
Родриго
Ты врал мне, что его терпеть не можешь.
И можете мне верить – не терплю.
Три личности с влияньем предлагали
Меня на лейтенантство. Это пост,
Которого, ей-богу, я достоин.
Но он ведь думает лишь о себе:
Они ему одно, он им другое.
Не выслушал, пустился поучать,
Наплел, наплел и отпустил с отказом.
«Увы, – он говорит им, – господа,
Уже себе я выбрал офицера».
А кто он? Математик-грамотей,
Микеле Кассьо некий.Флорентинец,
Опутанный красоткой. Бабий хвост,
Ни разу не водивший войск в атаку.
Он знает строй не лучше старых дев.
Но выбран он. Я на глазах Отелло
Спасал Родос и Кипр4
Острова были военно-морскими базами Венецианской республики.И воевал
В языческих и христианских странах.
Но выбран он. Он – мавров лейтенант,
А я – поручиком их мавританства.
Родриго
Поручиком! Уж лучше б палачом!
Да, да. Он выдвигает лишь любимцев,
А надо повышать по старшинству.
У этого дождешься производства!
О нет, мне мавра не за что любить.
Родриго
Тогда б я бросил службу.
Успокойтесь.
На этой службе я служу себе.
Нельзя, чтоб все рождались господами,
Нельзя, чтоб все служили хорошо.
Конечно, есть такие простофили,
Которым полюбилась кабала
И нравится ослиное усердье,
Жизнь впроголодь и старость без угла.
Плетьми таких холопов! Есть другие.
Они как бы хлопочут для господ,
А на поверку – для своей наживы.
Такие далеко не дураки,
И я горжусь, что я из их породы.
Я – Яго, а не мавр, и для себя,
А не для их прекрасных глаз стараюсь.
Но чем открыть лицо свое – скорей
Я галкам дам склевать свою печенку.
Нет, милый мой, не то я, чем кажусь.
Родриго
У, толстогубый черт! Он с ней, увидишь,
Всего добьется!
Надо разбудить
Ее отца, предать побег огласке,
Поднять содом, воспламенить родню.
Как мухи, досаждайте африканцу,
Пусть в радости найдет он столько мук,
Что будет сам не рад такому счастью.
Родриго
Вот дом ее отца. Я закричу.
Вовсю кричите. Не жалейте глотки.
Кричите, точно в городе пожар.
Родриго
Брабанцио! Брабанцио, проснитесь!
Брабанцио, проснитесь! Караул!
Где ваша дочь? Где деньги? Воры! Воры!
Проверьте сундуки! Грабеж! Грабеж!
Наверху в окне появляется Брабанцио .
Брабанцио
Что значат эти крики? Что случилось?
Родриго
Все ваши дома?
Заперта ли дверь?
Брабанцио
К чему расспросы ваши?
Ад и дьявол!
У вас разгром. Опомнитесь, дружок.
Наденьте плащ. Как раз сейчас, быть может,
Сию минуту черный злой баран
Бесчестит вашу белую овечку.
Спешите! Мигом! Надо бить в набат,
Храпящих горожан будить. Иначе
Вас дедушкою сделают. Живей!
Спешите, говорю.
Брабанцио
Вы помешались?
Родриго
Брабанцио
Нет.
Кто ты такой?
Родриго
Родриго я.
Брабанцио
Тем хуже.
Тебя добром просили: не ходи.
Тебе сказали коротко и ясно,
Что дочь не для тебя. А ты хорош:
Черт знает, где напился и наелся
И нарушаешь ночью мой покой
В нетрезвом виде!
Родриго
Сударь, сударь, сударь!
Брабанцио
Но я, поверь, сумею навсегда
Отбить охоту у тебя буянить.
Родриго
Брабанцио
Для чего ты поднял шум?
Ведь мы в Венеции, а не в деревне:
Есть сторожа.
Родриго
Я разбудил
Вас с лучшими намереньями, сударь.
Синьор, ради дьявола вспомните Бога! Мы вам делаем одолженье, а нам говорят, что мы буяны! Значит, вам хочется, чтоб у вашей дочери был роман с арабским жеребцом, чтобы ваши внуки ржали и у вас были рысаки в роду и связи с иноходцами?
Брабанцио
Кто ты, нечестивец?
Яго (с бесстыдством).
Я пришел сообщить вам, сударь, что ваша дочь в настоящую минуту складывает с мавром зверя с двумя спинами.
Брабанцио
Ты подлый негодяй.
А вы – сенатор.
Брабанцио
Родриго, ты ответишь мне за все.
А с этим я не знаюсь!
Родриго
И отвечу.
Но, может быть, и точно я не прав
И это с вашего соизволенья
Отправилась так поздно ваша дочь
Одна, без подобающей охраны,
В сообществе наемного гребца
В сластолюбивые объятья мавра?
Тогда я извинения прошу:
Мы оскорбили вас без основанья.
Но если то, что мы вам говорим,
Для вас новинка, вы не справедливы.
Я думаю, излишне уверять,
Что я б не смел подшучивать над вами.
Узнайте: ваша дочь себя ведет
Безнравственно, соединив без спросу
Свое богатство, честь и красоту
С безродным чужеземным проходимцем.
Взгляните, дома ль барышня. Тогда
Преследуйте меня за ложность слухов.
Брабанцио
Огня скорее! Дайте мне свечу.
Эй, слуги, слуги! Как, похоже, это
На то, что видел я сейчас во сне!
Я начинаю думать – это правда.
Огня! Огня!
(Уходит.)
Прощайте. Я уйду.
Я не могу показывать на мавра.
Я – подчиненный мавра. Мне влетит.
Ему простят ночное приключенье.
Слегка на вид поставят, вот и все.
Сенат не может дать ему отставки,
Особенно сейчас, когда гроза
Объяла Кипр и никого не видно,
Кто мог бы заменить его в беде.
Хоть я его смертельно ненавижу –
Вы сами понимаете теперь, –
Я вынужден выкидывать для виду
Пред генералом дружественный флаг.
Но это, разумеется, личина.
Когда они пойдут его искать,
Вы с ними направляйтесь к арсеналу.
Он там. Я буду тоже вместе с ним.
Но я иду. Прощайте.
(Уходит.)
Из дома выходят Брабанцио и слуги с факелами.
Брабанцио
Дело ясно.
Она ушла. Мне больше не житье. –
Итак, где эта девочка, Родриго?
Несчастная! У мавра, говоришь? –
Считайтесь после этого отцами!
Ты видел сам ее? – Каков обман! –
Что говорит она? – Непостижимо!
Светите! И поболее людей! –
По-твоему, они уж обвенчались?
Родриго
Да, кажется.
Брабанцио
О господи! Но как
Она наружу выйти умудрилась?
Отцы, не верьте больше дочерям,
Как ни были б невинны их повадки!
Приходится поверить в колдовство,
Которым совращают самых чистых.
Тебе, Родриго, ни о чем таком
Читать не приходилось?
Родриго
Приходилось.
Брабанцио
Сходите к брату. – Жаль, что за тебя
Не отдал я ее. – Куда ж вы кучей?
Часть в эту сторону, другая – в ту.
Ты знаешь, где искать ее и мавра?
Родриго
Я покажу, но надо запастись
Надежной стражей. Следуйте за мною.
Брабанцио
Веди. Идем. Я властью облечен
Снимать, где пожелаю, караулы.
Мы их с собой захватим. Ну, идем.
Я награжу за все тебя, Родриго.
Уходят.
Сцена 2
Там же. Другая улица.
Входят Отелло , Яго и слуги с факелами.
Хоть на войне я убивал людей,
Убийство в мирной жизни – преступленье.
Так я смотрю. Мне было б легче жить
Без этой щепетильности. Раз десять
Хотелось мне пырнуть его в живот.
Отелло
И лучше, что не тронул.
Он такими
Словами обзывал вас, что, хотя
Я мягок и покладист, чуть сдержался.
Так, значит, вы женились не шутя?
Отец ее, к несчастию, с влияньем,
И в этом деле голос старика
Окажется сильней, чем голос дожа.
Он разведет вас, истинный господь,
Или в отместку истомит судами.
Отелло
Пускай. Его заставят замолчать
Мои заслуги перед синьорией.
А если старику не стыдно вслух
Кичиться родом, заявляю тоже:
Я – царской крови и могу пред ним
Стоять как равный, не снимая шапки.
Семьей горжусь я так же, как судьбой.
Не полюби я Дездемоны, Яго,
За все богатства моря б не стеснил
Женитьбой я своей привольной жизни, –
Кто это там с огнями? Посмотри.
Они и есть. Отец со всей роднею.
Войдите в дом.
Отелло
Зачем? Я не таюсь,
Меня оправдывают имя, званье
И совесть. Но они ли это там?
Клянусь двуликим Янусом, что нет.
Входят Кассио и несколько военных с факелами.
Отелло
Военные из свиты дожа, вижу,
И мой помощник. Здравствуйте, друзья.
Что нового?
Кассио
Нас дож послал с приветом.
Он требует к себе вас, генерал.
Скорее. Торопитесь.
Отелло
Что случилось?
Кассио
Всё Кипр, насколько я могу судить.
Какие-то нежданные событья.
Из флота вестовые без конца.
Сенаторы разбужены и в сборе.
У дожа совещанье во дворце.
Вас требовали, дома не застали
И даже в город вызвали патруль,
Чтобы достать вас хоть со дна морского.
Отелло
Тем радостней, что вы меня нашли.
Я только в этот дом зайду и выйду.
(Уходит).
Кассио
Зачем он тут?
Он нынче захватил
Галеру с грузом и разбогатеет,
Лишь только узаконит свой захват.
Кассио
Я вас не понимаю.
Он женился.
Кассио
Не угадаете.
Возвращается Отелло .
Итак,
Идемте, генерал.
Отелло
Готов. Идемте.
Кассио
Опять за вами люди из дворца.
Вы видите?
Брабанцио, наверно.
Смотрите, берегитесь. У него
Недоброе в уме.
Входят Брабанцио , Родриго и ночная стража с факелами и оружием.
Отелло
Остановитесь!
Родриго
Брабанцио
Вот он, грабитель. Бей его!
С обеих сторон обнажают мечи.
К услугам вашим. Здравствуйте, Родриго!
Отелло
Долой мечи! Им повредит роса.
Ваш возраст действует на нас сильнее,
Чем меч ваш, благороднейший синьор.
Брабанцио
Презренный вор, скажи, где дочь моя?
Ты чарами ее опутал, дьявол!
Тут магия, я это докажу.
Действительно, судите сами, люди:
Красавица и ангел доброты
Не хочет слышать ничего о браке,
Отказывает лучшим женихам
И вдруг бросает дом, уют, довольство,
Чтоб кинуться, насмешек не боясь,
На грудь страшилища чернее сажи,
Вселяющего страх, а не любовь!
Естественно ли это? Посудите,
Случается ли так без колдовства?
Ты тайно усыпил ее сознанье
И приворотным зельем опоил!
Закон велит мне взять тебя под стражу
Как чернокнижника и колдуна,
Который промышляет запрещенным. –
Арестовать его, а если он
Добром не дастся, завладейте силой!
Отелло
Брабанцио
Сперва в тюрьму. Немного посидишь.
Настанет время, вызовут – ответишь.
Отелло
А вдруг и правда я вам подчинюсь?
Что скажет дож? Вот несколько посыльных.
Они сию минуту из дворца
И требуют меня туда по делу.
Первый военный
Да, сударь, положенье таково:
У дожа чрезвычайное собранье.
Вас тоже ждут туда наверняка.
Брабанцио
Ночной совет у дожа? Очень кстати.
Туда с ним и пойдем. Моя беда –
Не мелочь повседневная, а случай,
Нас всех касающийся. Если мы
Начнем спускать такие покушенья,
В республике владыками судьбы
Окажутся язычники-рабы.
Уходят.
Сцена 3
Там же. Зал совета.
Дож и сенаторы за столом. Кругом военные чиновники и слуги .
В вестях нет связи. Верить им нельзя.
Первый сенатор
В них заключаются противоречья.
Мне пишут, что сто семь галер.
А мне,
Что их сто сорок.
Второй сенатор
У меня их двести.
Понятно, что подсчет разноречив.
Он сделан по догадкам, наудачу.
Но что турецкий флот плывет на Кипр,
На этом сходятся все сообщенья.
Да, это расхождение в числе
Не может нам служить успокоеньем.
В основе – правда, и она горька.
Матрос (за сценой)
Эй, эй, впустите!
Первый служитель
Вестовой из флота.
Входит матрос .
Ну, как у вас дела?
Матрос
Турецкий флот
Плывет к Родосу. Это донесенье
От Анджело сенату.
Господа,
Как нравится вам эта перемена?
Первый сенатор
Нелепость. Это для отвода глаз.
Какая-то тактическая хитрость.
Для турок Кипр важнее, чем Родос,
И Кипром овладеть гораздо легче.
Родос – твердыня, Кипр – не укреплен,
Не так наивны турки, чтоб не видеть,
Где вред, где польза, и не отличать
Полнейшей безопасности от риска.
Нет, нет, конечно, цель их не Родос.
Первый служитель
Еще один гонец.
Входит гонец .
Гонец
Первый сенатор
Вот вам, господа.
Я так и знал. Большое подкрепленье?
Гонец
Судов по тридцати. Все сообща
Опять открыто повернули к Кипру.
Синьор Монтано, верный ваш слуга,
Доносит вам, что не изменит долгу.
Конечно, к Кипру. Я вам говорил!
Что, Марк Лукезе в городе?
Первый сенатор
В отъезде.
Он во Флоренции.
Послать за ним.
Потребовать письмом, пускай вернется.
Первый сенатор
А вот Брабанцио и храбрый мавр.
Входят Брабанцио, Отелло, Яго, Родриго и сопровождающие.
Отелло доблестный, мы вас должны
Немедленно отправить против турок.
Брабанцио, я не заметил вас.
Нам вашей помощи недоставало.
Брабанцио
А я нуждаюсь в вашей, добрый дож.
Не обижайтесь, но, сказать по правде,
Я по другой причине во дворце.
Не должность подняла меня с постели.
Меня сейчас волнует не война.
О нет, совсем особая забота
Все мысли поглотила у меня.
Ни для чего, не оставляя места.
Но что случилось?
Брабанцио
Дочь, о дочь моя!
Дож и сенаторы
Брабанцио
Она погублена, погибла!
Ее сманили силой, увели
Заклятьем, наговорами, дурманом.
Она умна, здорова, не слепа
И не могла бы не понять ошибки,
Но это чернокнижье, колдовство!
Кто б ни был вор, вас дочери лишивший,
А вашу дочь – способности судить,
Найдите сами для него страницу
В кровавой книге права и над ним
Вершите приговор. Я не вмешаюсь,
Хотя бы это был родной мой сын.
Брабанцио
Душевно благодарен. Вот виновник.
Тот самый мавр, который вызван к вам
По вашему приказу.
Дож и сенаторы
Очень жалко!
Дож (Отелло)
Что вы нам возразите?
Брабанцио
Ничего.
Он уличен.
Отелло
Сановники, вельможи,
Властители мои! Что мне сказать?
Не буду спорить, дочь его со мною,
Он прав. Я браком сочетался с ней.
Вот все мои как будто прегрешенья.
Других не знаю. Я не говорун
И светским языком владею плохо.
Начавши службу мальчиком в семь лет,
Я весь свой век без малого воюю
И, кроме разговоров о боях,
Поддерживать беседы не умею.
Однако вот бесхитростный рассказ
О том, при помощи каких заклятий
И тайных чар завлек я дочь его,
Как жаловался вам мой обвинитель.
Брабанцио
Судите сами, как не обвинять?
Шагнуть боялась, скромница, тихоня,
И вдруг, гляди, откуда что взялось!
Все побоку – природа, стыд, приличье,
Влюбилась в то, на что смотреть нельзя!
Немыслимо такое утвержденье.
Здесь происки и козни налицо.
Ручаюсь, он ее поил отравой
И волю сонной одурью сковал.
Первый сенатор
Отелло, говорите ж наконец!
Действительно ль тут были ухищренья,
Иль это безобидная любовь,
Как зарождается она в беседе
Души с душой?
Отелло
Пошлите в арсенал.
Пускай она сама даст показанье,
А надо будет – отберите чин
И жизнию моей распорядитесь.
Доставьте Дездемону, господа.
Отелло
Поручик, покажите им дорогу.
Яго с несколькими служителями уходят.
Пока они вернутся, не таясь,
Открыто исповедаюсь пред вами,
Как я достиг ее любви и как
Она – моей.
Отелло, говорите.
Отелло
Ее отец любил меня. Я часто
Бывал у них. Рассказывал не раз
Событья личной жизни, год за годом.
Описывал превратности судьбы,
Бои, осады, все, что я изведал.
Я снова пересматривал всю жизнь –
От детских дней до нынешней минуты.
Припоминал лишенья и труды,
Испытанные на море и суше.
Рассказывал, как я беды избег
На волосок от смерти. Как однажды
Я в плен попал, и в рабство продан был,
И спасся из неволи. Возвращался
К местам своих скитаний. Говорил
О сказочных пещерах и пустынях,
Ущельях с пропастями и горах,
Вершинами касающихся неба.
О каннибалах, то есть дикарях,
Друг друга поедающих. О людях,
Которых плечи выше головы.
Рассказы занимали Дездемону,
И, отлучаясь по делам, она
Всегда старалась кончить их пораньше,
Чтоб вовремя вернуться и поймать
Утерянную нить повествованья.
Я рад был эту жадность утолять
И рад был просьбу от нее услышать,
Чтоб я ей как-нибудь пересказал
С начала до конца, что ей отчасти
Известно уж. Я начал. И когда
Дошел до первых горьких столкновений
Моей незрелой юности с судьбой,
Увидел я, что слушавшая плачет.
Когда я кончил, я был награжден
За эту повесть целым миром вздохов.
«Нет, – ахала она, – какая жизнь!
Я вне себя от слез и удивленья.
Зачем узнала это я! Зачем
Не родилась таким же человеком!
Спасибо. Вот что. Если бы у вас
Случился друг, и он в меня влюбился,
Пусть вашу жизнь расскажет с ваших слов –
И покорит меня». В ответ на это
Я тоже ей признался. Вот и все.
Я ей своим бесстрашьем полюбился,
Она же мне – сочувствием своим.
Так колдовал я. Вот и Дездемона.
Теперь вы обратитесь к ней самой.
Входят Дездемона и Яго со служителями.
Перед таким рассказом, полагаю,
Не устояла бы и наша дочь.
Брабанцио, придется примириться.
Ведь вы стены не прошибете лбом.
Брабанцио
Сперва ее послушаем, что скажет.
Конечно, если оба заодно,
То у меня нет к мавру притязаний. –
Поди, поближе, госпожа моя.
Скажи, кому из этого собранья
Должна ты подчиняться больше всех?
Дездемона
Отец, в таком кругу мой долг двоится.
Вы дали жизнь и воспитанье мне.
И жизнь и воспитанье говорят мне,
Что слушаться вас – мой дочерний долг.
Но вот мой муж. Как мать моя однажды
Сменила долг перед своим отцом
На долг пред вами, так и я отныне
Послушна мавру, мужу моему.
Брабанцио
Ну, бог с тобой. – Я кончил, ваша светлость.
Приступим к государственным делам. –
Я б лучше принял девочку чужую,
Чем породил и воспитал свою!
Будь счастлив, мавр. Моя бы воля – дочки
Ты не видал бы, как своих ушей.
Тебе ж, мой ангел, вот что на прощанье:
Я рад, что ты единственная дочь.
Побег твой сделал бы меня тираном.
Я б в цепи заковал твоих сестер. –
Я кончил, ваша светлость.
Я прибавлю
Один совет для вас, чтоб молодым
Помочь опять подняться в вашем мненье.
Что миновало, то забыть пора,
И с сердца сразу свалится гора.
Все время помнить прошлые напасти,
Пожалуй, хуже свежего несчастья.
В страданиях единственный исход –
По мере сил не замечать невзгод.
Брабанцио
Что ж туркам Кипра мы не отдаем,
Когда что минуло, то нипочем?
Учить бесстрастью ничего не стоит
Тому, кого ничто не беспокоит.
А где тому бесстрастье приобресть,
Кому что пожалеть и вспомнить есть?
Двусмысленны и шатки изреченья.
Словесность не приносит облегченья.
И не ушные раковины – путь
В страданьями истерзанную грудь.
Поэтому я к вам с нижайшей просьбой:
Приступим к государственным делам.
Хорошо. Итак, турки большими силами двинулись к Кипру. Отелло, устройство крепости хорошо известно вам. Хотя островом управляет человек неоспоримых достоинств, но в военное время на таком посту нужен человек, пользующийся известностью. Все высказываются за вас. Приготовьтесь омрачить ваше молодое счастье этой хлопотливой поездкой.
Отелло
Всевластная привычка, господа,
Суровости походного ночлега
Мне превращает в мягкий пуховик.
Мне по душе лишенья. Я с охотой
Отправлюсь против турок, но прошу
Отвесть жене удобное жилище,
Дать содержанье и назначить штат,
Приличные ее происхожденью.
Пускай живет покамест у отца.
Брабанцио
Я против этого.
Отелло
Дездемона
Я тоже.
Я буду вновь напоминать отцу
О происшедшем. Есть удобный выход.
Я вам другое средство предложу.
Что вы сказать хотите, Дездемона?
Дездемона
Я полюбила мавра, чтоб везде
Быть вместе с ним. Стремительностью шага
Я это протрубила на весь мир.
Я отдаю себя его призванью
И храбрости и славе. Для меня
Краса Отелло – в подвигах Отелло.
Мой жребий посвящен его судьбе,
И мне нельзя в разгар его похода
Остаться мирной мошкою в тылу.
Опасности милей мне, чем разлука.
Позвольте мне сопровождать его.
Отелло
Сенаторы, прошу вас, согласитесь.
Тут не своекорыстье, видит Бог!
Я не руковожусь влеченьем сердца,
Которое сумел бы заглушить.
Но речь о ней. Пойдемте ей навстречу.
Не думайте, что в обществе ее
Я отнесусь небрежнее к задаче.
Нет, если легкокрылый Купидон
Глаза настолько мне залепит страстью,
Что проморгаю я военный долг,
Пусть сделают домашние хозяйки
Из шлема моего печной горшок
И тем меня навеки опозорят.
Решайте, как хотите меж собой,
Остаться ей иль ехать, но событья
Торопят нас.
Первый сенатор
Вам надо выезжать
Сегодня ночью.
Отелло
Очень рад.
Отелло
Тогда вот мой поручик, ваша светлость.
Он преданный и верный человек.
Я думаю послать с ним Дездемону.
Он сможет все, что надо захватить.
Прекрасно! Господа, спокойной ночи. –
Вот что, Брабанцио. Ваш темный зять
В себе сосредоточил столько света,
Что чище белых, должен вам сказать.
Родриго
Утоплюсь сию минуту.
Попробуй только это сделать, и я навсегда раздружусь с тобою.
Родриго
Глупо жить, когда жизнь стала пыткой. Как не искать смерти, своей единственной избавительницы?
Жалкий дурак! Я двадцать восемь лет живу на свете и, с тех пор как научился отличать выгоду от убытка, не видал людей, которые умели бы позаботиться о себе. Прежде чем я скажу, что утоплюсь из-за какой-нибудь юбки, я поменяюсь своей бессмертной сущностью с павианом.
Родриго
Что же мне делать? Мне самому стыдно, что я так влюбился, но поправить этого я не в состоянии.
Не в состоянии! Скажите, пожалуйста! Быть тем или другим зависит от нас. Каждый из нас – сад, а садовник в нем – воля. Расти ли в нас крапиве, салату, иссопу, тмину, чему-нибудь одному или многому, заглохнуть ли без ухода или пышно разрастись – всему этому мы сами господа. Если бы не было разума, нас заездила бы чувственность. На то и ум, чтобы обуздывать ее нелепости. Твоя любовь – один из садовых видов, которые, хочешь – можно возделывать, хочешь – нет.
Как полагается, главное действующее лицо сказки - Принцесса.
Сказка без конца
Жила-была Принцесса, которая была счастлива, а потом влюбилась.
Влюбилась без памяти, и Принц сначала тоже любил ее, а потом - разлюбил.
И мучилась Принцесса от неразделенной любви так, что дала клятву больше не любить никого и никогда!
А так как она была хорошенькая и умница, то вскоре появился следующий Принц, и стали они встречаться. Но Принцесса вскоре поняла, что начала в него влюбляться, а так как она поклялась этого избегать, то познакомилась со следующим Принцем и стала встречаться уже с ним.
Прошло совсем немного времени, и Принцесса с ужасом заметила, что теперь влюбляется уже в нового Принца. Ничего не поделаешь, пришлось Принцессе познакомиться еще с одним Принцем и начать с ним встречаться.
Так и продолжается до сих пор.
Сказка с печальным концом
Жила-была Принцесса, и было у нее доброе сердце. Когда пришла пора влюбиться, она не смогла остановиться на ком-то одном, потому что если будешь полностью принадлежать одному Принцу, то остальные будут страдать. А ей хотелось, чтобы все были счастливы в любви, потому что у нее был талант - любить и быть любимой. Поэтому она признавалась в ответной любви каждому, кто был влюблен в нее.
И чтобы не было путаницы, она поделила между Принцами дни недели: один день любила одного Принца, другой день - второго Принца и так далее. И все были бы счастливы, но у нее было восемь Принцев, поэтому постоянно происходила путаница: приходилось говорить, что неожиданно случился день рождения, или что срочно нужно ремонтировать дворец, или внезапно в консерватории назначили удивительный концерт. Но каждый из Принцев хорошо к ней относился, к тому же у каждого из них было еще по несколько Принцесс, так что свободный день не сильно огорчал Принца.
И все же восьмой Принц умудрился всех запутать. Однажды Первый Принц пришел к Принцессе и увидел, что она - с другим! Что там попалось под руку - неизвестно, но лишний соперник оказался убит. Убит морально, но это уже неважно.
Долго печалилась Принцесса и даже решила носить траур до конца своих дней. И каждый Принц печалился тоже, видя Принцессу печальной во время своих еженедельных свиданий с ней.
Сказка со счастливым концом
Жила-была талантливая Принцесса, которая писала замечательные стихи. А каждый стих посвящался любимому мужчине. Поэтому для творчества ей было необходимо множество любимых мужчин. И хотя иногда мужчин не хватало, Принцесса не грустила, а пускалась в поиски новых.
Но так как стихи были очень доверительные и личные, то стихи про одного мужчину нельзя было показать другому, и даже напечатать их было небезопасно, тем более держать их дома. Поэтому каждый стих писался в одном экземпляре и вручался Ему, единственному.
И так продолжалось многие годы, пока не пришла к Принцессе "Разлучница собраний и Разрушительница наслаждений". На похороны Принцессы пришли сотни мужчин, и каждый принес по листку со стихами. А Принцесса смотрела на них сверху с небес и радовалась: наконец-то все её творения собраны вместе. Она была счастлива: ведь скоро все любимые мужчины тоже будут с ней, и впереди у них - Вечность.
Аttalea princeps
В одном большом городе был ботанический сад, а в этом саду – огромная оранжерея из железа и стекла. Она была очень красива: стройные витые колонны поддерживали всё здание; на них опирались легкие узорчатые арки, переплетенные между собою целой паутиной железных рам, в которые были вставлены стекла. Особенно хороша была оранжерея, когда солнце заходило и освещало ее красным светом. Тогда она вся горела, красные отблески играли и переливались, точно в огромном, мелко отшлифованном драгоценном камне.
Сквозь толстые прозрачные стекла виднелись заключенные растения. Несмотря на величину оранжереи, им было в ней тесно. Корни переплелись между собою и отнимали друг у друга влагу и пищу. Ветви дерев мешались с огромными листьями пальм, гнули и ломали их и сами, налегая на железные рамы, гнулись и ломались. Садовники постоянно обрезали ветви, подвязывали проволоками листья, чтобы они не могли расти, куда хотят, но это плохо помогало. Для растений нужен был широкий простор, родной край и свобода. Они были уроженцы жарких стран, нежные, роскошные создания; они помнили свою родину и тосковали о ней. Как ни прозрачна стеклянная крыша, но она не ясное небо. Иногда, зимой, стекла обмерзали; тогда в оранжерее становилось совсем темно. Гудел ветер, бил в рамы и заставлял их дрожать. Крыша покрывалась наметенным снегом. Растения стояли и слушали вой ветра и вспоминали иной ветер, теплый, влажный, дававший им жизнь и здоровье. И им хотелось вновь почувствовать его веянье, хотелось, чтобы он покачал их ветвями, поиграл их листьями. Но в оранжерее воздух был неподвижен; разве только иногда зимняя буря выбивала стекло, и резкая, холодная струя, полная инея, влетала под свод. Куда попадала эта струя, там листья бледнели, съеживались и увядали.
Но стекла вставляли очень скоро. Ботаническим садом управлял отличный ученый директор и не допускал никакого беспорядка, несмотря на то что большую часть своего времени проводил в занятиях с микроскопом в особой стеклянной будочке, устроенной в главной оранжерее.
Была между растениями одна пальма, выше всех и красивее всех. Директор, сидевший в будочке, называл ее по-латыни Attalea! Но это имя не было ее родным именем: его придумали ботаники. Родного имени ботаники не знали, и оно не было написано сажей на белой дощечке, прибитой к стволу пальмы. Раз пришел в ботанический сад приезжий из той жаркой страны, где выросла пальма; когда он увидел ее, то улыбнулся, потому что она напомнила ему родину.
– А! – сказал он. – Я знаю это дерево. – И он назвал его родным именем.
– Извините, – крикнул ему из своей будочки директор, в это время внимательно разрезывавший бритвою какой-то стебелек, – вы ошибаетесь. Такого дерева, какое вы изволили сказать, не существует. Это – Attalea princeps, родом из Бразилии.
– О да, – сказал бразильянец, – я вполне верю вам, что ботаники называют ее – Attalea, но у нее есть и родное, настоящее имя.
– Настоящее имя есть то, которое дается наукой, – сухо сказал ботаник и запер дверь будочки, чтобы ему не мешали люди, не понимавшие даже того, что уж если что-нибудь сказал человек науки, так нужно молчать и слушаться.
А бразильянец долго стоял и смотрел на дерево, и ему становилось всё грустнее и грустнее. Вспомнил он свою родину, ее солнце и небо, ее роскошные леса с чудными зверями и птицами, ее пустыни, ее чудные южные ночи. И вспомнил еще, что нигде не бывал он счастлив, кроме родного края, а он объехал весь свет. Он коснулся рукою пальмы, как будто бы прощаясь с нею, и ушел из сада, а на другой день уже ехал на пароходе домой.
А пальма осталась. Ей теперь стало еще тяжелее, хотя и до этого случая было очень тяжело. Она была совсем одна. На пять сажен возвышалась она над верхушками всех других растений, и эти другие растения не любили ее, завидовали ей и считали гордою. Этот рост доставлял ей только одно горе; кроме того, что все были вместе, а она была одна, она лучше всех помнила свое родное небо и больше всех тосковала о нем, потому что ближе всех была к тому, что заменяло им его: к гадкой стеклянной крыше. Сквозь нее ей виднелось иногда что-то голубое: то было небо, хоть и чужое, и бледное, но все-таки настоящее голубое небо. И когда растения болтали между собою, Attalea всегда молчала, тосковала и думала только о том, как хорошо было бы постоять даже и под этим бледненьким небом.
осказках.ру - сайт
– Скажите, пожалуйста, скоро ли нас будут поливать? – спросила саговая пальма, очень любившая сырость. – Я, право, кажется, засохну сегодня.
– Меня удивляют ваши слова, соседушка, – сказал пузатый кактус. – Неужели вам мало того огромного количества воды, которое на вас выливают каждый день? Посмотрите на меня: мне дают очень мало влаги, а я все-таки свеж и сочен.
– Мы не привыкли быть чересчур бережливыми, – отвечала саговая пальма. – Мы не можем расти на такой сухой и дрянной почве, как какие-нибудь кактусы. Мы не привыкли жить как-нибудь. И кроме всего этого, скажу вам еще, что вас не просят делать замечания.
Сказав это, саговая пальма обиделась и замолчала.
– Что касается меня, – вмешалась корица, – то я почти довольна своим положением. Правда, здесь скучновато, но уж я, по крайней мере, уверена, что меня никто не обдерет.
– Но ведь не всех же нас обдирали, – сказал древовидный папоротник. – Конечно, многим может показаться раем и эта тюрьма после жалкого существования, которое они вели на воле.
Тут корица, забыв, что ее обдирали, оскорбилась и начала спорить. Некоторые растения вступились за нее, некоторые за папоротник, и началась горячая перебранка. Если бы они могли двигаться, то непременно бы подрались.
– Зачем вы ссоритесь? – сказала Attalea. – Разве вы поможете себе этим? Вы только увеличиваете свое несчастье злобою и раздражением. Лучше оставьте ваши споры и подумайте о деле. Послушайте меня: растите выше и шире, раскидывайте ветви, напирайте на рамы и стекла, наша оранжерея рассыплется в куски, и мы выйдем на свободу. Если одна какая-нибудь ветка упрется в стекло, то, конечно, ее отрежут, но что сделают с сотней сильных и смелых стволов? Нужно только работать дружнее, и победа за нами.
Сначала никто не возражал пальме: все молчали и не знали, что сказать. Наконец саговая пальма решилась.
– Всё это глупости, – заявила она.
– Глупости! Глупости! – заговорили деревья, и все разом начали доказывать Attalea, что она предлагает ужасный вздор. – Несбыточная мечта! – кричали они.
– Вздор! Нелепость! Рамы прочны, и мы никогда не сломаем их, да если бы и сломали, так что ж такое? Придут люди с ножами и с топорами, отрубят ветви, заделают рамы и всё пойдет по-старому. Только и будет. что отрежут от нас целые куски…
– Ну, как хотите! – отвечала Attalea. – Теперь я знаю, что мне делать. Я оставлю вас в покое: живите, как хотите, ворчите друг на друга, спорьте из-за подачек воды и оставайтесь вечно под стеклянным колпаком. Я и одна найду себе дорогу. Я хочу видеть небо и солнце не сквозь эти решетки и стекла, – и я увижу!
И пальма гордо смотрела зеленой вершиной на лес товарищей, раскинутый под нею. Никто из них не смел ничего сказать ей, только саговая пальма тихо сказала соседке-цикаде:
– Ну, посмотрим, посмотрим, как тебе отрежут твою большую башку, чтобы ты не очень зазнавалась, гордячка!
Остальные хоть и молчали, но все-таки сердились на Attalea за ее гордые слова. Только одна маленькая травка не сердилась на пальму и не обиделась ее речами. Это была самая жалкая и презренная травка из всех растений оранжереи: рыхлая, бледненькая, ползучая, с вялыми толстенькими листьями. В ней не было ничего замечательного, и она употреблялась в оранжерее только для того, чтобы закрывать голую землю. Она обвивала собою подножие большой пальмы, слушала ее, и ей казалось, что Attalea права. Она не знала южной природы, но тоже любила воздух и свободу. Оранжерея и для нее была тюрьмой. «Если я, ничтожная, вялая травка, так страдаю без своего серенького неба, без бледного солнца и холодного дождя, то что должно испытывать в неволе это прекрасное и могучее дерево! – так думала она и нежно обвивалась около пальмы и ласкалась к ней. – Зачем я не большое дерево? Я послушалась бы совета. Мы росли бы вместе и вместе вышли бы на свободу. Тогда и остальные увидели бы, что Attalea права».
Но она была не большое дерево, а только маленькая и вялая травка. Она могла только еще нежнее обвиться около ствола Attalea и прошептать ей свою любовь и желание счастья в попытке.
– Конечно, у нас вовсе не так тепло, небо не так чисто, дожди не так роскошны, как в вашей стране, но все-таки и у нас есть и небо, и солнце, и ветер. У нас нет таких пышных растений, как вы и ваши товарищи, с такими огромными листьями и прекрасными цветами, но и у нас растут очень хорошие деревья: сосны, ели и березы. Я – маленькая травка и никогда не доберусь до свободы, но ведь вы так велики и сильны! Ваш ствол тверд, и вам уже недолго осталось расти до стеклянной крыши. Вы пробьете ее и выйдете на божий свет. Тогда вы расскажете мне, всё ли там так же прекрасно, как было. Я буду довольна и этим.
– Отчего же, маленькая травка, ты не хочешь выйти вместе со мною? Мой ствол тверд и крепок: опирайся на него, ползи по мне. Мне ничего не значит снести тебя.
– Нет уж, куда мне! Посмотрите, какая я вялая и слабая: я не могу приподнять даже одной своей веточки. Нет, я вам не товарищ. Растите, будьте счастливы. Только прошу вас, когда выйдете на свободу, вспоминайте иногда своего маленького друга!
Тогда пальма принялась расти. И прежде посетители оранжереи удивлялись ее огромному росту, а она становилась с каждым месяцем выше и выше. Директор ботанического сада приписывал такой быстрый рост хорошему уходу и гордился знанием, с каким он устроил оранжерею и вел свое дело.
– Да-с, взгляните-ка на Attalea princeps, – говорил он. – Такие рослые экземпляры редко встречаются и в Бразилии. Мы приложили всё наше знание, чтобы растения развивались в теплице совершенно так же свободно, как и на воле, и, мне кажется, достигли некоторого успеха.
При этом он с довольным видом похлопывал твердое дерево своею тростью, и удары звонко раздавались по оранжерее. Листья пальмы вздрагивали от этих ударов. О, если бы она могла стонать, какой вопль гнева услышал бы директор!
«Он воображает, что я расту для его удовольствия, – думала Attalea. – Пусть воображает!..»
И она росла, тратя все соки только на то, чтобы вытянуться, и лишая их свои корни и листья. Иногда ей казалось, что расстояние до свода не уменьшается. Тогда она напрягала все силы. Рамы становились всё ближе и ближе, и наконец молодой лист коснулся холодного стекла и железа.
– Смотрите, смотрите, – заговорили растения, – куда она забралась! Неужели решится?
– Как она страшно выросла, – сказал древовидный папоротник.
– Что ж, что выросла! Эка невидаль! Вот если б она сумела растолстеть так, как я! – сказала толстая цикада, со стволом, похожим на бочку. – И чего тянется? Всё равно ничего не сделает. Решетки прочны, и стекла толсты.
Прошел еще месяц. Attalea подымалась. Наконец она плотно уперлась в рамы. Расти дальше было некуда. Тогда ствол начал сгибаться. Его лиственная вершина скомкалась, холодные прутья рамы впились в нежные молодые листья, перерезали и изуродовали их, но дерево было упрямо, не жалело листьев, несмотря ни на что давило на решетки, и решетки уже подавались, хотя были сделаны из крепкого железа.
Маленькая травка следила за борьбой и замирала от волнения.
– Скажите мне, неужели вам не больно? Если рамы уж так прочны, не лучше ли отступить? – спросила она пальму.
– Больно? Что значит больно, когда я хочу выйти на свободу? Не ты ли сама ободряла меня? – ответила пальма.
– Да, я ободряла, но я не знала, что это так трудно. Мне жаль вас. Вы так страдаете.
– Молчи, слабое растенье! Не жалей меня! Я умру или освобожусь!
И в эту минуту раздался звонкий удар. Лопнула толстая железная полоса. Посыпались и зазвенели осколки стекол.
Один из них ударил в шляпу директора, выходившего из оранжереи.
– Что это такое? – вскрикнул он, вздрогнув, увидя летящие по воздуху куски стекла. Он отбежал от оранжереи и посмотрел на крышу. Над стеклянным сводом гордо высилась выпрямившаяся зеленая крона пальмы.
«Только-то? – думала она. – И это всё, из-за чего я томилась и страдала так долго? И этого-то достигнуть было для меня высочайшею целью?»
Была глубокая осень, когда Attalea выпрямила свою вершину в пробитое отверстие. Моросил мелкий дождик пополам со снегом; ветер низко гнал серые клочковатые тучи. Ей казалось, что они охватывают ее. Деревья уже оголились и представлялись какими-то безобразными мертвецами. Только на соснах да на елях стояли темно-зеленые хвои. Угрюмо смотрели деревья на пальму: «Замерзнешь! – как будто говорили они ей. – Ты не знаешь, что такое мороз. Ты не умеешь терпеть. Зачем ты вышла из своей теплицы?»
И Attalea поняла, что для нее всё было кончено. Она застывала. Вернуться снова под крышу? Но она уже не могла вернуться. Она должна была стоять на холодном ветре, чувствовать его порывы и острое прикосновение снежинок, смотреть на грязное небо, на нищую природу, на грязный задний двор ботанического сада, на скучный огромный город, видневшийся в тумане, и ждать, пока люди там, внизу, в теплице, не решат, что делать с нею.
Директор приказал спилить дерево.
– Можно бы надстроить над нею особенный колпак, – сказал он, – но надолго ли это? Она опять вырастет и всё сломает. И притом это будет стоить чересчур дорого. Спилить ее!
Пальму привязали канатами, чтобы, падая, она не разбила стен оранжереи, и низко, у самого корня, перепилили ее. Маленькая травка, обвивавшая ствол дерева, не хотела расстаться со своим другом и тоже попала под пилу. Когда пальму вытащили из оранжереи, на отрезе оставшегося пня валялись размозженные пилою, истерзанные стебельки и листья.
– Вырвать эту дрянь и выбросить, – сказал директор. – Она уже пожелтела, да и пила очень попортила ее. Посадить здесь что-нибудь новое.
Один из садовников ловким ударом заступа вырвал целую охапку травы. Он бросил ее в корзину, вынес и выбросил на задний двор, прямо на мертвую пальму, лежавшую в грязи и уже полузасыпанную снегом.
Добавить сказку в Facebook, Вконтакте, Одноклассники, Мой Мир, Твиттер или в Закладки
Среди 37 пьес, созданных Шекспиром, одной из наиболее выдающихся стала трагедия «Отелло». Сюжет произведения, как и многих других пьес английского драматурга заимствован. Источником является новелла «Венецианский мавр», принадлежащая перу итальянского прозаика Джиральди Читио. По мнению исследователей творчества Шекспира, драматургом заимствованы лишь основных мотивы и общая сюжетная канва, так как Шекспир не настолько хорошо знал итальянский, чтобы в совершенстве понять все нюансы новеллы, а на английский язык произведение было переведено лишь в XVIII веке.
В основе конфликта пьесы лежат противоречивые чувства доверия, любви и ревности. Жадность и желание любыми способами подняться по карьерной лестнице Яго оказываются сильнее преданности Кассио, чистой и верной любви Отелло и Дездемоны. Зная сильную натуру Отелло, его по-военному четкие и строгие взгляды, неспособность воспринимать окружающий мир в полутонах, Яго проворачивает свои интриги на одном лишь сомнении, посеянном в душе у мавра. Один намек, осторожно брошенный «верным» поручиком, приводит к трагичной развязке.
В произведении «Отелло» четко соблюдены основные законы жанра трагедии: крушение надежд, невозможность изменить реальность, смерть главных героев.
«Отелло»: краткое содержание пьесы
Действие драматического произведения происходит в ХVІ веке в Венеции, а позже переносится на Кипр. С первых строк читатель становится свидетелем диалога Яго – поручика Отелло с местным дворянином Родриго. Последний пылко и безнадежно влюблен в дочь сенатора Брабанцио Дездемону. Но Яго поведал другу о том, что она тайно обвенчалась с Отелло – мавром на венецианской службе. Поручик убеждает Родриго в своей ненависти к Отелло, так как на должность лейтенанта, то есть своего заместителя, мавр взял некого Кассио, вместо Яго. Чтобы отомстить мавру, они сообщают новость о побеге Дездемоны ее отцу, который в бешенстве начинает разыскивать Отелло.
В это время приходят вести, что на Кипр надвигается турецкий флот. Отелло вызывают в сенат, так как он один из лучших полководцев. С ним вместе к венецианскому дожу – главному правителю прибывает и Брабанцио. Он считает, что его дочь могла пойти за чернокожего военного только под влиянием колдовских чар. Отелло рассказывает дожу, что Дездемона, выслушивая рассказы о его военных подвигах, полюбила его за мужество и отвагу, а он ее за сострадание и участливость к нему. Его слова подтверждает девушка. Дож дает благословение молодым, несмотря на гнев сенатора. Решено Отелло направить на Кипр. Следом за ним отправляются Кассио, Дездемона и Яго, который убеждает Родриго, что не все еще потеряно, и уговаривает следовать с ними.
Во время шторма турецкие галеры утонули, а молодые наслаждаются счастьем. Яго продолжает свои коварные планы. Своим врагом он видит Кассио и пытается избавиться от него, используя Родриго. В канун праздника по случаю свадьбы Отелло и Дездемоны Яго спаивает Кассио, который от выпивки теряет контроль. Родриго намеренно задевает пьяного Кассио. Начинается драка, вызвавшая всеобщую суматоху. За недостойное поведение Отелло отлучает Кассио от службы. Лейтенант просит помощи у Дездемоны. Она, зная Кассио честным и преданным Отелло человеком, старается уговорить мужа смягчиться. В это время Яго сеет в голове Отелло семя сомнения в том, что Дездемона изменяет мужу с Кассио. Ее пылкие уговоры в защиту лейтенанта все больше разжигают ревность мужа. Он становится сам не свой и требует от Яго доказательств измены.
«Верный» поручик заставляет свою жену Эмилию, прислуживающей Дездемоне, выкрасть ее платок, принадлежавший матери Отелло. Он подарил Дездемоне его на свадьбу с просьбой никогда расставаться с дорогой для него вещью. Она случайно теряет платок, а Эмилия отдает Яго, который подбрасывает его в дом лейтенанта, сказав Отелло о том, что видел вещицу у него. Поручик устраивает разговор с Кассио, где последний демонстрирует свое несерьезное и насмешливое отношение к любовнице Бьянке. Диалог подслушивает Отелло, думая, что речь идет о его супруге и абсолютно убеждается в их связи. Он оскорбляет жену, обвиняя в измене, не слушая ее клятв в верности. Свидетелями сцены становятся гости из Венеции – Лодовико и дядя Дездемоны Грациано, которые привезли новость о вызове Отелло в Венецию и назначении Кассио губернатором Кипра. Грациано рад, что его брат Брабанцио не увидит такого низкого отношения к своей дочери, так как умер после ее свадьбы.
Ревнивец просит Яго убить Кассио. К поручику приходит Родриго, разгневанный тем, что Яго вытянул из него уже все деньги, а результата нет. Яго уговаривает его убить Кассио. Выследив жертву вечером, Родриго ранит Кассио, а сам умирает, добитый клинком Яго. Отелло, услышав крики, решает, что предатель мертв. Вовремя поспевают Грациано и Лодовико и спасают Кассио.
Кульминация трагедии
Отелло, попросив Дездемону покаяться в своих грехах, душит ее и добивает клинком. Вбегает Эмилия и уверяет мавра, что его жена – самое святое создание, не способное на измену и подлость. Грациано, Яго и другие приходят к мавру, чтобы рассказать о случившемся и застают картину убийства Дездемоны.
Отелло рассказывает, что доводы Яго помогли ему узнать об измене. Эмилия говорит, что это она дала мужу платок. В суматохе Яго убивает ее и сбегает. Кассио приносят на носилках и вводят арестованного Яго. Лейтенанта ужасает случившееся, ведь он не давал и малейшего повода для ревности. Яго приговаривают к казни, а мавра должен судить сенат. Но Отелло закалывает себя сам и падает на постель возле Дездемоны и Эмилии.
Образы, созданные автором, живые и органичные. Каждому из них присущи как положительные, так и отрицательные черты, именно это делает трагедию жизненной и всегда актуальной. Отелло – блестящий полководец и правитель, смелый, сильный и отважный мужчина. Но в любви он неопытен, несколько ограничен и грубоват. Ему и самому с трудом верится, что молодая и красивая особа может полюбить его. Именно его некая неуверенность и позволила Яго так легко сбить Отелло с толку. Строгий и в то же время любящий мавр стал заложником собственных сильных чувств – безумной любви и неистовой ревности. Олицетворением женственности и чистоты является Дездемона. Однако ее поведение по отношению к отцу позволило Яго доказать Отелло, что его идеальная жена способна на хитрость и обман ради любви.
Самым негативным героем, на первый взгляд, является Яго. Он инициатор всех интриг, приведших к трагичной развязке. Но ведь он сам не сделал ничего, кроме убийства Родриго. Вся ответственность за случившееся ложится на плечи Отелло. Именно он, поддавшись наговорам и сплетням, не разобравшись, обвинил преданного помощника и любимую жену, за что отнял ее жизнь и отдал свою, не выдержав угрызений совести и боли от горькой правды.
Главная идея произведения
Драматическое произведение «Отелло» по праву можно назвать трагедией чувств. Проблема противостояния разума и чувств – основа произведения. Каждый персонаж наказан смертью за то, что слепо шел на поводу у своих желаний и эмоций: Отелло – ревности, Дездемона – безграничной веры в любовь мужа, Родриго – страсти, Эмилия – доверчивости и нерешительности, Яго – неистового желания мести и наживы.
Лучшим драматическим произведением Уильяма Шекспира и одним из самых значимых шедевров мировой классики является трагедия “Ромео и Джульетта” – символ трагической и несбывшейся любви.
В основе комедии Уильяма Шекспира “Укрощение строптивой” заложена очень поучительная идея о женском характере, как основе настоящего женского счастья.
Игра Яго практически удалась, но он не сумел проконтролировать ее до конца из-за масштабности интриг и многочисленности ее участников. Слепое следование за чувствами и эмоциями, лишенное голоса разума, по мнению автора, неминуемо обернется трагедией.
