Сердца наши исполняются прощением, миром и любовью друг к другу
После малого повечерия отец Мефодий сказал небольшое слово и попросил у всех коленопреклоненно прощения:
«Возлюбленные отцы, братья и сестры, благословите меня от лица владыки Панкратия попросить прощение. В этот величественный день Господь дал возможность примириться с Богом, со своим ангелом-хранителем, своими ближними, особенно с теми людьми, которых мы реально обижаем, соблазняем, смущаем своим поведением. Но Господь дает нам такие дни, как Святая Четыредесятница – самое прекрасное время для человеческой души, золотое время покаяния, которое мы можем принести милостивому и всепрощающему Господу нашему.
Благословите и простите меня святые отцы, братья, сестры, недостойнейшего вашего брата за согрешения, яже сотворил я словом, делом, помышлением и всеми моими
В Валаамском монастыре в эту сплошную масленичную неделю тоже пекут множество блинов для угощения братии и многочисленных гостей. Каждый день монастырские повара с радостью и любовью готовят 450 больших блинов для братской трапезы, и еще множество – для добавки и раздачи всем желающим. Блины со сгущенкой и сметаной – утешение для всех насельников монастыря, ведь так необходимо подкрепить себя перед строгим многодневным постом.
16 февраля 2019 года у насельника Валаамского монастыря игумена Мефодия день рождения. Поздравить своего любимого духовного отца и друга пришли братия обители и многочисленные гости, которые прибыли на остров несмотря на зиму и не самые благоприятные погодные условия.
Игумен Мефодий, приехавший вместе с владыкой Панкратием в полуразрушенный Валаамский монастырь в 1993 году, внес особый вклад в возрождение обители. Его послушание и труды принесли обильные плоды на ниве церковной. Отец Мефодий благодаря своей безмерной любви сумел объединить вокруг себя огромное количество людей, сумел помочь им прийти к Богу, к Церкви, к вере. Общение с отцом Мефодием в корне изменило их жизнь. Его трудами многие обрели твердое упование на волю Божию и встали на верный путь спасения, восходя по ступеням жизненной лестницы к Царствию Небесному.
15 февраля 2019 года в день праздника Сретения Господня Игумен Валаамского монастыря епископ Панкратий навестил болеющего в последнее время монаха Антония и вручил ему памятную юбилейную медаль в честь "30-летия вывода советских войск из Афганистана".
"О своём пути к Богу в терниях афганской войны рассказывал мне сегодня и монах Антоний, которого сегодня я пришёл навестить и вручить юбилейную медаль в память 30-летия завершения вывода войск из Афганистана. Помянули всех положивших душу свою вождях и воинах. Монах Антоний (Сергей Мачулин) тогда был командиром части спецназа и участвовал в опасных операциях в тылу врага", - пишет Игумен монастыря епископ Троицкий Панкратий.
В духовном созерцании подвижник становится зрителем вещей, которые для подавляющего большинства людей являются тайною, но он стоит пред невозможностью поведать об этой тайне, потому что переводимая на человеческий язык, она предстает слышащему о ней совсем иною. Язык человеческих слов и понятий дает очень ограниченную возможность передавать внутреннее состояние одного – другому.
Непременное условие взаимного понимания – общность или тождество опыта. Нет этой общности, не будет достигнуто и понимание, потому что за каждым нашим словом сокрыта вся наша жизнь; во всякое понятие каждый из нас влагает объем своего опыта, почему все мы неизбежно говорим на разных языках.
Но в силу единосущия рода человеческого возможно и чрез слово вызывать новый опыт в душе слышащего, и тем как бы порождать в нем новую жизнь.
И если это так при нашем человеческом взаимообщении, то тем более это происходит при Божественном действии.
Слово Божие, при известном внутреннем расположении души, восприемлющей его, своим явлением действительно приносит новую жизнь, и ту жизнь, которая заключена в нем, т. е. вечную.
Имея в виду не только несовершенство нашего средства – языка, но и свое невежество и неспособность, все же позволим себе возвратиться к той странной по форме беседе-молитве, о которой мы говорили выше, а именно, к словам: «Держи ум твой во аде, и не отчаивайся».
Кто читал Евангелие, не мог не обратить внимания на своеобразие бесед Христа. Внешне, формально, в них нет, кажется, никакой последовательности. Возьмите, например, беседы с Никодимом, с Самарянкой, с Учениками на Тайной Вечере. Внимание Христа обращено не столько на то, что говорит человек, сколько на то, что есть в глубине его и что способен он воспринять от Бога.
Так и в этой молитве-беседе Старца Силуана внешне как будто немного смысла, а некоторым она может показаться просто нелепым бредом. Но если бы нам открылось ее действительное содержание и сила данного в ней Силуану откровения, то, с уверенностью можно сказать, все наше существо было бы потрясено до последней глубины.
Старец Силуан десятилетиями рыдал «до великих слез» о том, чтобы мир познал Бога. Он сознавал, что если бы народы, – он мыслил о народах, нося их в молитвенной любви сердца своего, – познали любовь и смирение Божие, то оставили бы они, подобно Апостолу Павлу, как сор (Флп.3:7–8), как детские игрушки, свои увлечения, все то, чем поглощено их существо, и стали бы гнаться за этим смирением и этой любовью день и ночь всеми силами своей души. И если бы это совершилось, то изменилось бы лицо земли, и судьбы всех людей, и весь мир преобразился бы, как говорил Старец, «в один час». Так велика эта сила.
Вам, быть может, странно услышать, что Силуану открылась тогда тайна падения и искупления, и все духовные пути человека? Божественному Петру на Фаворе и в день сошествия Святого Духа открылось с последнею очевидностью, что «нет другого имени под небом, данного человекам, которым надлежит спастись». И не только еврейские старейшины и книжники удивлялись категорическому заявлению Петра и Иоанна, людей простых и некнижных, как повествует Писание (Деян. Ап. 4, 12–13), но и доныне удивляемся все мы. Невольно возникает вопрос: «О, Петре, откуда ты, простой и некнижный, знаешь какие имена даны под небом? Разве тебе была известна история культур и религий Китая, Индии, Вавилона, Египта и проч.?» «Некнижному и простому» Силуану также открылись тайны, скрытые «от мудрых и разумных», и ночь, когда произошла та вышеестественная молитва-беседа, в его жизни имеет чрезвычайное значение. Мир погружен во тьму духовного неведения.
Путь к вечной жизни не преставая проповедуется на всех языках, но подлинно познавшие этот путь едва обретаются, единицы на поколения.
«Держи ум твой во аде, и не отчаивайся». Непонятное выражение. Что значит – держать ум во аде? Не значит ли это – воображать себе что-то подобное тем, нередко лубочным, картинам, которые рисует наивное человеческое воображение?.. В данном случае – нет. Отцу Силуану, как и некоторым великим Отцам, например, Антонию Великому, Сисою Великому, Макарию и Пимену Великим, и другим, дано было за время жизни реально переживать состояние адских мучений. Повторение этого состояния, в результате, глубоко отпечатлевается в их сердце, так что они по своей воле уже могут возобновлять его в душе своей, возвращаться к нему посредством соответствующего внутреннего движения Духа. И к этому деланию они прибегали, когда в душе их начинала так или иначе проявляться какая-либо страсть, и особенно самая глубокая и самая тонкая из них – гордость.
Борьба с гордостью – последний этап борьбы со страстями. В первый период подвижник борется с грубыми плотскими страстями, затем с раздражительностью, и, наконец, с гордостью. Последняя борьба есть, несомненно, самая трудная. Познав в долгом опыте своем, что гордость приводит к потере благодати, подвижник особым внутренним движением сходит душою во ад, и адским огнем выжигает в себе действие всякой страсти.
Старец замечал, что большинство людей, приближаясь к этим граням, малодушно ужасаются и не выдерживают. Вот почему Великий Сисой и говорил об этом вопросительно: «Кто может носить помысл Антония? Впрочем я знаю человека (это он сам – Сисой), который может носить его».
Старец Силуан объяснял, что Сисой имел в виду тот помысл, которому научился Великий Антоний у Александрийского сапожника.
Преподобный Антоний молился, чтобы Господь открыл ему, в какую меру он достиг. И было ему указание, что в меру Сапожника он не пришел. Придя к Сапожнику, Преподобный спросил его, как он живет. Тот отвечает, что треть заработка отдает он на храм, треть – нищим, остальное удерживает на свои нужды. Антония, который бросил все свое имение и жил в пустыне в большей, чем Сапожник, нищете, сие делание не удивило. Не в нем было его превосходство. Тогда он говорит Сапожнику: «Господь послал меня к тебе узнать, как ты живешь?» Смиренный Сапожник почитал Антония и, испугавшись такого слова, говорит: «Ничего я не делаю, а лишь работая, смотрю на проходящих мимо людей и помышляю: все спасутся, один я погибну».
Антоний, Богом посланный научиться у Сапожника;Антоний, приготовленный к правильному восприятию услышанного им слова долгим и чрезвычайным подвигом, удивившим весь Египет, по дару Божьему почувствовал силу помысла Сапожника, и действительно понял, что в меру Сапожника не достиг. Возвратившись в пустыню, он стал учиться этому деланию.
Великому Антонию, основателю восточного монашества, дана была вместе с разумением и сила носить этот помысл.
Сему деланию он учил отшельников, способных принимать не молоко, а твердую пищу. От него это делание восприняли и другие великие Отцы пустыни, и, как бесценное сокровище, передали в наследство последующим векам. Делание это у каждого принимает свою словесную форму; так Пимен Великий говорил ученикам: «Поверьте, чада, где сатана, там и я буду»; но по существу оно сводится к тому же.
Блаженный Старец Силуан говорил, что многие подвижники, приближаясь к этому состоянию, необходимому для очищения от страстей, отчаиваются, и потому не могут пойти дальше. Но тот, кто знает, что «Господь много нас любит», избегает губительного действия последнего отчаяния и умеет мудро стоять на грани его, так что и силою адского пламени поджигает в себе всякую страсть, а вместе и жертвою отчаяния не становится. «И не отчаивайся».
Рассказ Старца прост, как просто было и слово Александрийского сапожника, как просто говорил Преподобный Сисой, или Преподобный Пимен и другие Отцы, но сила слова и глубина тайны делания сего неведомою останется для всякого, не имевшего подобного им опыта адских мучений, с одной стороны, и великих благодатных даров, с другой.
Вся долгая подвижническая жизнь Старца, особенно после той ночи, была горячим исканием смирения. И если бы мы захотели познать образ и тайну его борьбы за стяжание смирения, то должны будем остановиться на странных его словах;"Моя любимая песня: – скоро я умру, и окаянная душа моя снидет во ад, и там буду один я страдать в мрачной темнице и горько рыдать: скучает душа моя о Господе и слезно ищу Его. Как мне Его не искать? Он прежде взыскал меня и явил мне грешному Себя».
Когда он говорил: «окаянная душа моя снидет во ад», то это не были только слова, но и подлинное переживание адских страданий, которые привились его сердцу, так что он мог сознательным внутренним движением духа возобновлять их в себе иногда в большей, иногда в меньшей степени. И когда огонь адского мучения производил искомое действие, т. е. убивал страстный помысл, тогда общей губительности этого огня он противопоставлял спасительное действие любви Христовой, которую тоже знал и носил в сердце своем.
Этому деланию он научился, получив ответ: «Держи ум твой во аде, и не отчаивайся». Первою частью своей «любимой песни» он погружался во ад, второю, возвращаясь к памяти любви Божией, он избегал отчаяния. «И не отчаивайся».
Делать так, как делал Старец, могут лишь немногие. От постоянного пребывания в этом подвиге, душа приобретает особую привычку и выносливость, так что память об аде настолько усваивается душой, что становится почти неотходною.
Необходимость такого постоянства вызывается тем, что человек «в мире живущий и плоть носящий» непрестанно подвергается влияниям окружающего его греха, от которого, как бронею, защищается душа тем, что смиряется даже до ада преисподнего.
Старец говорит:
«Господь Сам научил меня, как надо смиряться: «Держи ум твой во аде, и не отчаивайся». И этим побеждаются враги; а когда я умом выхожу из огня, то помыслы снова приобретают силу».
Из бледных и несвязных наших речей невозможно получить настоящего понятия об этой дивной и невыразимой жизни, где совмещаются предельное, выносимое естеством человеческим страдание, с предельным, выносимым человеческим естеством блаженством. Одно сопутствует другому странным образом.
И если бы только страдание, то невозможно было бы его понести1)
И если бы только блаженство, то тоже невозможно было бы его понести2).
______________________________________
1) От отчаяния.
2) От гордости.
Архимандрит Софроний (Сахаров). Старец Силуан Афонский
В ДУХОВНОМ созерцании подвижник становится зрителем вещей, которые для подавляющего большинства людей являются тайною, но он стоит пред невозможностью поведать об этой тайне, потому что переводимая на человеческий язык, она предстает слышащему о ней совсем иною. Язык человеческих слов и понятий дает очень ограниченную возможность передавать внутреннее состояние одного — другому. Непременное условие взаимного понимания — общность или торжество опыта. Нет этой общности, не будет достигнуто и понимание, потому что за каждым нашим словом сокрыта вся наша жизнь; во всякое понятие каждый из нас влагает объем своего опыта, почему все мы неизбежно говорим на разных языках. Но в силу единосущия рода человеческого возможно и чрез слово вызывать новый опыт в душе слышащего, и тем как бы порождать в нем новую жизнь. И если это так при нашем человеческом взаимообщении, то тем более это происходит при Божественном действии. Слово Божие, при известном внутреннем расположении души, восприемлющей его, своим явлением действительно приносит новую жизнь, и ту жизнь, которая заключена в нем, т. е. вечную.
Имея в виду не только несовершенство нашего средства — языка, но и свое невежество и неспособность, все же позволим себе возвратиться к той странной по форме беседе-молитве, о которой мы говорили выше, а именно, к словам: «Держи ум твой во аде, и не отчаивайся».
Кто читал Евангелие, не мог не обратить внимания на своеобразие бесед Христа. Внешне, формально, в них нет, кажется, никакой последовательности. Возьмите, например, беседы с Никодимом, с Самарянкой, с Учениками на Тайной Вечере. Внимание Христа обращено не столько на то, что говорит человек, сколько на то, что есть в глубине его и что способен он воспринять от Бога.
Так и в этой молитве-беседе Старца Силуана внешне как будто немного смысла, а некоторым она может показаться просто нелепым бредом. Но если бы нам открылось ее действительное содержание и сила данного в ней Силуану откровения, то, с уверенностью можно сказать, все наше существо было бы потрясено до последней глубины.
Старец Силуан десятилетиями рыдал «до великих слез» о том, чтобы мир познал Бога. Он сознавал, что если бы народы,— он мыслил о народах, нося их в молитвенной любви сердца своего,— познали любовь и смирение Божие, то оставили бы они, подобно Апостолу Павлу, как сор (Фил. 3, 7—8), как детские игрушки, свои увлечения, все то, чем поглощено их существо, и стали бы гнаться за этим смирением и этой любовью день и ночь всеми силами своей души. И если бы это совершилось, то изменилось бы лицо земли, и судьбы всех людей, и весь мир преобразился бы, как говорил Старец, «в один час». Так велика эта сила.
Вам, быть может, странно услышать, что Силуану открылась тогда тайна падения и искупления, и все духовные пути человека? Божественному Петру на Фаворе и в день сошествия Святого Духа открылось с последнею очевидностью, что «нет другого имени под небом, данного человекам, которым надлежит спастись». И не только еврейские старейшины и книжники удивлялись категорическому заявлению Петра и Иоанна, людей простых и некнижных, как повествует Писание (Деян. Ап. 4, 12—13), но и доныне удивляемся все мы. Невольно возникает вопрос: «О, Петре, откуда ты, простой и некнижный, знаешь какие имена даны под небом? Разве тебе была известна история культур и религий Китая, Индии, Вавилона, Египта и проч.?»
«Некнижному и простому» Силуану также открылись тайны, скрытые «от мудрых и разумных», и ночь, когда произошла та вышеестественная молитва-беседа, в его жизни имеет чрезвычайное значение. Мир погружен во тьму духовного неведения. Путь к вечной жизни не преставая проповедуется на всех языках, но подлинно познавшие этот путь едва обретаются, единицы на поколения.
«Держи ум твой во аде, и не отчаивайся». Непонятное выражение. Что значит — держать ум во аде? Не значит ли это — воображать себе что-то подобное тем, нередко лубочным, картинам, которые рисует наивное человеческое воображение?.. В данном случае — нет. Отцу Силуану, как и некоторым великим Отцам, например, Антонию Великому, Сисою Великому, Макарию и Пимену Великим, и другим, дано было за время жизни реально переживать состояние адских мучений. Повторение этого состояния, в результате, глубоко отпечатлевается в их сердце, так что они по своей воле уже могут возобновлять его в душе своей, возвращаться к нему посредством соответствующего внутреннего движения Духа. И к этому деланию они прибегали, когда в душе их начинала так или иначе проявляться какая-либо страсть, и особенно самая глубокая и самая тонкая из них — гордость.
Борьба с гордостью — последний этап борьбы со страстями. В первый период подвижник борется с грубыми плотскими страстями, затем с раздражительностью, и, наконец, с гордостью. Последняя борьба есть, несомненно, самая трудная. Познав в долгом опыте своем, что гордость приводит к потере благодати, подвижник особым внутренним движением сходит душою во ад, и адским огнем выжигает в себе действие всякой страсти.
Старец замечал, что большинство людей, приближаясь к этим граням, малодушно ужасаются и не выдерживают. Вот почему Великий Сисой и говорил об этом вопросительно: «Кто может носить помысл Антония? Впрочем я знаю человека (это он сам — Сисой), который может носить его».
Старец Силуан объяснял, что Сисой имел в виду тот помысл, которому научился Великий Антоний у Александрийского сапожника. Преподобный Антоний молился, чтобы Господь открыл ему, в какую меру он достиг. И было ему указание, что в меру Сапожника он не пришел. Придя к Сапожнику, Преподобный спросил его, как он живет. Тот отвечает, что треть заработка отдает он на храм, треть — нищим, остальное удерживает на свои нужды. Антония, который бросил все свое имение и жил в пустыне в большей, чем Сапожник, нищете, сие делание не удивило. Не в нем было его превосходство. Тогда он говорит Сапожнику: «Господь послал меня к тебе узнать, как ты живешь?» Смиренный Сапожник почитал Антония и, испугавшись такого слова, говорит: «Ничего я не делаю, а лишь работая, смотрю на проходящих мимо людей и помышляю: все спасутся, один я погибну».
Антоний, Богом посланный научиться у Сапожника; Антоний, приготовленный к правильному восприятию услышанного им слова долгим и чрезвычайным подвигом, удивившим весь Египет, по дару Божьему почувствовал силу помысла Сапожника, и действительно понял, что в меру Сапожника не достиг. Возвратившись в пустыню, он стал учиться этому деланию.
Великому Антонию, основателю восточного монашества, дана была вместе с разумением и сила носить этот помысл. Сему деланию он учил отшельников, способных принимать не молоко, а твердую пищу. От него это делание восприняли и другие великие Отцы пустыни, и, как бесценное сокровище, передали в наследство последующим векам. Делание это у каждого принимает свою словесную форму; так Пимен Великий говорил ученикам: «Поверьте, чада, где сатана, там и я буду»; но по существу оно сводится к тому же.
Блаженный Старец Силуан говорил, что многие подвижники, приближаясь к этому состоянию, необходимому для очищения от страстей, отчаиваются, и потому не могут пойти дальше. Но тот, кто знает, что «Господь много нас любит», избегает губительного действия последнего отчаяния и умеет мудро стоять на грани его, так что и силою адского пламени поджигает в себе всякую страсть, а вместе и жертвою отчаяния не становится. «И не отчаивайся».
Рассказ Старца прост, как просто было и слово Александрийского сапожника, как просто говорил Преподобный Сисой, или Преподобный Пимен и другие Отцы, но сила слова и глубина тайны делания сего неведомою останется для всякого, не имевшего подобного им опыта адских мучений, с одной стороны, и великих благодатных даров, с другой.
Вся долгая подвижническая жизнь Старца, особенно после той ночи, была горячим исканием смирения. И если бы мы захотели познать образ и тайну его борьбы за стяжание смирения, то должны будем остановиться на странных его словах;
«Моя любимая песня: — скоро я умру, и окаянная душа моя снидет во ад, и там буду один я страдать в мрачной темнице и горько рыдать: скучает душа моя о Господе и слезно ищу Его. Как мне Его не искать? Он прежде взыскал меня и явил мне грешному Себя».
Когда он говорил: «окаянная душа моя снидет во ад», то это не были только слова, но и подлинное переживание адских страданий, которые привились его сердцу, так что он мог сознательным внутренним движением духа возобновлять их в себе иногда в большей, иногда в меньшей степени. И когда огонь адского мучения производил искомое действие, т. е. убивал страстный помысл, тогда общей губительности этого огня он противопоставлял спасительное действие любви Христовой, которую тоже знал и носил в сердце своем.
Этому деланию он научился, получив ответ: «Держи ум твой во аде, и не отчаивайся». Первою частью своей «любимой песни» он погружался во ад, второю, возвращаясь к памяти любви Божией, он избегал отчаяния. «И не отчаивайся».
Делать так, как делал Старец, могут лишь немногие. От постоянного пребывания в этом подвиге, душа приобретает особую привычку и выносливость, так что память об аде настолько усваивается душой, что становится почти неотходною. Необходимость такого постоянства вызывается тем, что человек «в мире живущий и плоть носящий» непрестанно подвергается влияниям окружающего его греха, от которого, как бронею, защищается душа тем, что смиряется даже до ада преисподнего.
От гордости.В ДУХОВНОМ созерцании подвижник становится зрителем вещей, которые для подавляющего большинства людей являются тайною, но он стоит пред невозможностью поведать об этой тайне, потому что переводимая на человеческий язык, она предстает слышащему о ней совсем иною. Язык человеческих слов и понятий дает очень ограниченную возможность передавать внутреннее состояние одного — другому. Непременное условие взаимного понимания — общность или торжество опыта. Нет этой общности, не будет достигнуто и понимание, потому что за каждым нашим словом сокрыта вся наша жизнь; во всякое понятие каждый из нас влагает объем своего опыта, почему все мы неизбежно говорим на разных языках. Но в силу единосущия рода человеческого возможно и чрез слово вызывать новый опыт в душе слышащего, и тем как бы порождать в нем новую жизнь. И если это так при нашем человеческом взаимообщении, то тем более это происходит при Божественном действии. Слово Божие, при известном внутреннем расположении души, восприемлющей его, своим явлением действительно приносит новую жизнь, и ту жизнь, которая заключена в нем, т. е. вечную.
Имея в виду не только несовершенство нашего средства — языка, но и свое невежество и неспособность, все же позволим себе возвратиться к той странной по форме беседе-молитве, о которой мы говорили выше, а именно, к словам: «Держи ум твой во аде, и не отчаивайся».
Кто читал Евангелие, не мог не обратить внимания на своеобразие бесед Христа. Внешне, формально, в них нет, кажется, никакой последовательности. Возьмите, например, беседы с Никодимом, с Самарянкой, с Учениками на Тайной Вечере. Внимание Христа обращено не столько на то, что говорит человек, сколько на то, что есть в глубине его и что способен он воспринять от Бога.
Так и в этой молитве-беседе Старца Силуана внешне как будто немного смысла, а некоторым она может показаться просто нелепым бредом. Но если бы нам открылось ее действительное содержание и сила данного в ней Силуану откровения, то, с уверенностью можно сказать, все наше существо было бы потрясено до последней глубины.
Старец Силуан десятилетиями рыдал «до великих слез» о том, чтобы мир познал Бога. Он сознавал, что если бы народы,— он мыслил о народах, нося их в молитвенной любви сердца своего,— познали любовь и смирение Божие, то оставили бы они, подобно Апостолу Павлу, как сор (Фил. 3, 7—8), как детские игрушки, свои увлечения, все то, чем поглощено их существо, и стали бы гнаться за этим смирением и этой любовью день и ночь всеми силами своей души. И если бы это совершилось, то изменилось бы лицо земли, и судьбы всех людей, и весь мир преобразился бы, как говорил Старец, «в один час». Так велика эта сила.
Вам, быть может, странно услышать, что Силуану открылась тогда тайна падения и искупления, и все духовные пути человека? Божественному Петру на Фаворе и в день сошествия Святого Духа открылось с последнею очевидностью, что «нет другого имени под небом, данного человекам, которым надлежит спастись». И не только еврейские старейшины и книжники удивлялись категорическому заявлению Петра и Иоанна, людей простых и некнижных, как повествует Писание (Деян. Ап. 4, 12—13), но и доныне удивляемся все мы. Невольно возникает вопрос: «О, Петре, откуда ты, простой и некнижный, знаешь какие имена даны под небом? Разве тебе была известна история культур и религий Китая, Индии, Вавилона, Египта и проч.?»
«Некнижному и простому» Силуану также открылись тайны, скрытые «от мудрых и разумных», и ночь, когда произошла та вышеестественная молитва-беседа, в его жизни имеет чрезвычайное значение. Мир погружен во тьму духовного неведения. Путь к вечной жизни не преставая проповедуется на всех языках, но подлинно познавшие этот путь едва обретаются, единицы на поколения.
«Держи ум твой во аде, и не отчаивайся». Непонятное выражение. Что значит — держать ум во аде? Не значит ли это — воображать себе что-то подобное тем, нередко лубочным, картинам, которые рисует наивное человеческое воображение?.. В данном случае — нет. Отцу Силуану, как и некоторым великим Отцам, например, Антонию Великому, Сисою Великому, Макарию и Пимену Великим, и другим, дано было за время жизни реально переживать состояние адских мучений. Повторение этого состояния, в результате, глубоко отпечатлевается в их сердце, так что они по своей воле уже могут возобновлять его в душе своей, возвращаться к нему посредством соответствующего внутреннего движения Духа. И к этому деланию они прибегали, когда в душе их начинала так или иначе проявляться какая-либо страсть, и особенно самая глубокая и самая тонкая из них — гордость.
Борьба с гордостью — последний этап борьбы со страстями. В первый период подвижник борется с грубыми плотскими страстями, затем с раздражительностью, и, наконец, с гордостью. Последняя борьба есть, несомненно, самая трудная. Познав в долгом опыте своем, что гордость приводит к потере благодати, подвижник особым внутренним движением сходит душою во ад, и адским огнем выжигает в себе действие всякой страсти.
Старец замечал, что большинство людей, приближаясь к этим граням, малодушно ужасаются и не выдерживают. Вот почему Великий Сисой и говорил об этом вопросительно: «Кто может носить помысл Антония? Впрочем я знаю человека (это он сам — Сисой), который может носить его».
Старец Силуан объяснял, что Сисой имел в виду тот помысл, которому научился Великий Антоний у Александрийского сапожника. Преподобный Антоний молился, чтобы Господь открыл ему, в какую меру он достиг. И было ему указание, что в меру Сапожника он не пришел. Придя к Сапожнику, Преподобный спросил его, как он живет. Тот отвечает, что треть заработка отдает он на храм, треть — нищим, остальное удерживает на свои нужды. Антония, который бросил все свое имение и жил в пустыне в большей, чем Сапожник, нищете, сие делание не удивило. Не в нем было его превосходство. Тогда он говорит Сапожнику: «Господь послал меня к тебе узнать, как ты живешь?» Смиренный Сапожник почитал Антония и, испугавшись такого слова, говорит: «Ничего я не делаю, а лишь работая, смотрю на проходящих мимо людей и помышляю: все спасутся, один я погибну».
Антоний, Богом посланный научиться у Сапожника; Антоний, приготовленный к правильному восприятию услышанного им слова долгим и чрезвычайным подвигом, удивившим весь Египет, по дару Божьему почувствовал силу помысла Сапожника, и действительно понял, что в меру Сапожника не достиг. Возвратившись в пустыню, он стал учиться этому деланию.
Великому Антонию, основателю восточного монашества, дана была вместе с разумением и сила носить этот помысл. Сему деланию он учил отшельников, способных принимать не молоко, а твердую пищу. От него это делание восприняли и другие великие Отцы пустыни, и, как бесценное сокровище, передали в наследство последующим векам. Делание это у каждого принимает свою словесную форму; так Пимен Великий говорил ученикам: «Поверьте, чада, где сатана, там и я буду»; но по существу оно сводится к тому же.
Блаженный Старец Силуан говорил, что многие подвижники, приближаясь к этому состоянию, необходимому для очищения от страстей, отчаиваются, и потому не могут пойти дальше. Но тот, кто знает, что «Господь много нас любит», избегает губительного действия последнего отчаяния и умеет мудро стоять на грани его, так что и силою адского пламени поджигает в себе всякую страсть, а вместе и жертвою отчаяния не становится. «И не отчаивайся».
Рассказ Старца прост, как просто было и слово Александрийского сапожника, как просто говорил Преподобный Сисой, или Преподобный Пимен и другие Отцы, но сила слова и глубина тайны делания сего неведомою останется для всякого, не имевшего подобного им опыта адских мучений, с одной стороны, и великих благодатных даров, с другой.
Вся долгая подвижническая жизнь Старца, особенно после той ночи, была горячим исканием смирения. И если бы мы захотели познать образ и тайну его борьбы за стяжание смирения, то должны будем остановиться на странных его словах;
«Моя любимая песня: — скоро я умру, и окаянная душа моя снидет во ад, и там буду один я страдать в мрачной темнице и горько рыдать: скучает душа моя о Господе и слезно ищу Его. Как мне Его не искать? Он прежде взыскал меня и явил мне грешному Себя».
Когда он говорил: «окаянная душа моя снидет во ад», то это не были только слова, но и подлинное переживание адских страданий, которые привились его сердцу, так что он мог сознательным внутренним движением духа возобновлять их в себе иногда в большей, иногда в меньшей степени. И когда огонь адского мучения производил искомое действие, т. е. убивал страстный помысл, тогда общей губительности этого огня он противопоставлял спасительное действие любви Христовой, которую тоже знал и носил в сердце своем.
Этому деланию он научился, получив ответ: «Держи ум твой во аде, и не отчаивайся». Первою частью своей «любимой песни» он погружался во ад, второю, возвращаясь к памяти любви Божией, он избегал отчаяния. «И не отчаивайся».
Делать так, как делал Старец, могут лишь немногие. От постоянного пребывания в этом подвиге, душа приобретает особую привычку и выносливость, так что память об аде настолько усваивается душой, что становится почти неотходною. Необходимость такого постоянства вызывается тем, что человек «в мире живущий и плоть носящий» непрестанно подвергается влияниям окружающего его греха, от которого, как бронею, защищается душа тем, что смиряется даже до ада преисподнего.
От гордости.Путь к Святости
Сегодня немало российских верующих обращает свои молитвы к преподобному Силуану и получают поддержку и помощь в своих нуждах.
В частности, имеются многочисленные свидетельства того, что Господь, по молитвам преподобного Силуана Афонского, оказывает верующим особую помощь в умножении любви, примирении и умиротворении враждующих, освобождении от неверия, обращении заблудших и неверующих.
Многие православные священники рекомендуют людям, недавно открывшим для себя Церковь, почитать житие и мысли именно преп. Силуана. Неудивительно: с одной стороны, он жил на стыке 19 – 20 веков и являлся для нас почти современником. С другой – житие преподобного весьма поучительно.
Силуан Афонский родился обыкновенным мальчишкой в рядовой деревенской семье. С детства его жизнь вовсе не изобиловала какими-то откровениями Свыше, как у Сергия Радонежского или чудесными исцелениями, как у Серафима Саровского. Не было и кардинальных потрясений, которые могли бы в одночасье перевернуть весь внутренний мир.
А был – умный и любящий отец, чей диалог с атеистом - книжником посеял в 5-летнем мальчишке первые зерна будущего духовного урожая, пускай даже сначала и не совсем осознанно.
Было всего 2 класса образования (достаточно, чтобы выучиться читать, писать и считать).
Была безудержно – бурная и грешная молодость, с привычным набором мирских грехов.
А в 26 лет, уже осознавая невыносимую тяжесть прежних грехов, он резко изменил жизнь, навсегда уехав на Афон и подтвердив святоотеческую мудрость: у каждого праведника есть Прошлое, у каждого грешника – Будущее.
Здесь, преодолевая скорби и отчаяния, нередко изнемогая от казавшейся непреодолимой душевной слабости и даже попадая под агрессивные атаки бесов, преп. Силуан вышел победителем из этой духовной брани, снискав Смирение, Богообщение, Любовь и то самое безошибочное духовное зрение, из-за которого люди во все времена почитали старцев и тянулись к ним всей душой.
Именно здесь, на Афоне, Сам Христос, в ответ на отчаянный вопль подвижника - "Господи, Ты неумолим!" - открыл Силуану одну из истин:
Держи свой ум во аде и не отчаивайся!
Житие преп. Силуана Афонского – великолепная иллюстрация неземной мудрости о том, что КАЖДЫЙ человек призван к Святости.
А его мысли и изречения бесценны, как и любые иные святоотеческие свидетельства – потому что являются не каким – то красивым теоритезированием, а квинтэссенцией личного опыта на пути к Богу…
Силуан Афонский: святоотеческие изречения
«Когда хочет Господь кого-нибудь помиловать, то внушает другим желание за него молиться, и помогает в этой молитве. Поэтому должно знать, что когда приходит желание молиться за кого-либо, то это значит, что Сам Господь хочет помиловать ту душу и милостиво слушает твои молитвы».
«Господь хочет, чтобы все спаслись и вечно были с Ним, и потому слушает молитвы грешного человека, ради пользы других, или самого того, кто молится».
«Как счастливы мы, христиане: КАКОГО Бога мы имеем! Жалко тех людей, которые не знают Бога…О братья, прошу вас и умоляю от лица Божия милосердия, веруйте в Евангелие и во свидетельство Святой Церкви, и вы еще на земле вкусите райское блаженство. Ведь Царство Божие – внутри нас, любовь Божия дает душе рай. Многие князья и владыки, познав любовь Божию, оставили свои престолы. И это понятно, потому что любовь Божия горяча: она до слез услаждает душу благодатью Святого Духа, и ничто земное не может сравниться с ней».
«Я жалею, плачу и рыдаю о людях. Многие думают: я много нагрешил – убивал, грабил, насиловал, клеветал, распутничал и многое другое делал, и от стыда не идут на покаяние. Но они забывают, что все грехи их пред Богом, что капля в море».
«Господь не такой, как мы. Он весьма кроток, и милостив, и благ, и когда душа узнает Его, то удивляется без конца и говорит: Ах, какой у нас Господь!… Грешная душа, которая не знает Господа, боится смерти, думает, что Господь не простит ей грехов ее. Но это потому, что душа не знает Господа и как много Он нас любит. А если бы знали люди, то ни один человек не отчаялся бы… Господь Сам есть одна Любовь…»
«Всегда надо молиться, чтобы Господь вразумил, что надо сделать, и Господь не оставит нас заблуждаться… Преподобный Серафим Саровский сказал: «Когда я говорил от своего ума, то бывали ошибки»… Итак, Господь всеведущ, нам же всем, кто бы ни был, надо молиться Богу о вразумлении и спрашивать духовного отца, чтобы не было ошибок».
«Внутренняя молитва возможна всегда и везде».
«Кто читает плохие книги или газеты, тот наказывается голодом души, потому что пища души и наслаждение ее - в Боге. В Боге и жизнь ее, и радость, и веселие»…
«Если твой ум чего-то не понимает, но ты понимаешь, что твой ум чего-то не понимает - то ты недалек от истинного понимания».
«Цель христианской жизни - приобретение Благодати».
«Благодать легко теряется из-за тщеславия, из-за единственной высокомерной мысли».
«Приучи себя отсекать назойливую мысль сразу же».
«С первого взгляда кажется, что нет ничего неправильного в невольной мысли, но вскоре она начинает отклонять ум от молитвы, а затем поднимает смятение».
«Когда молитва монаха подходит к концу, покой длится определенное время - иногда дольше, иногда меньше - после чего беспокойство поднимается вновь».
«Легче пронести горящий уголь в голых руках сто метров, чем удержать эту Благодать».
«Удел монаха - умственное сражение: наши мысли против мыслей вражеских».
«Помогай жизни жить и жизнь поможет тебе не умереть».
«Верующий достигает точки, где становится безразличен ко всему, что из этого мира».
Постскриптум: эпизод из жития
«Брат наш есть жизнь наша», - говорил старец Силуан. Он искренне почитал людей, никогда ни над кем не насмехался, не подшучивал, был очень простой в общении, мягкий, но в то же время – человек несгибаемой воли, мужества, твердый там, где твердость была необходима.
Однажды к нему на беседу пришел монах-пустынник. Речь зашла о безбожниках, и пустынник говорил: «Бог накажет всех их! Они будут гореть в вечном огне».
На это отец Силуан ответил с волнением: «Ну, скажи мне, пожалуйста, если посадят тебя в Рай и ты будешь оттуда видеть, как кто-то горит в адском огне, будешь ли ты покоен?»
«А что поделаешь, сами виноваты», - сказал монах.
«Любовь не может этого понести… - печально сказал преподобный. - Нужно молиться за всех».
«Молись просто, как дитя, и Господь услышит твою молитву, ибо Господь наш настолько милостивый Отец, что мы ни понять, ни вообразить этого не можем, и только Дух Святой открывает нам Его великую любовь…»
«Молю Тебя, милостивый Господи, да познают Тебя Духом Святым все народы земли».
Видео-приложение
Фильм о преп. Силуане Афонском «Адамов плач»
Силуан Афонский и его святоотеческое наследие (аудиозаписи)
